Владимир Серкин - Шаманский Лес

— Aurum?

— Да, латинское название звучит близко к названиям в древнеиндийских языках. Золото влияет на ауру человека. Остальное — следствия измененной ауры.

— Человек может иметь прибыль, например, акционер, но не иметь дела непосредственно с золотом.

— Достаточно того, что он притягивает мысленный образ.

— В этих местах есть золото?

— Нет. Тут было, наверное, пять или шесть партий геологов.

— Какие?

— Не со всеми общался. Про Фогельмана уже говорил. Они мне рассказывали про экспедицию Богдановича. Потом американцы Смита шустрили, англичане и китайцы Ива, люди Танаки, но недолго, не были готовы к местным условиям.

— Это после Фогельмана?

— Да.

— То есть уже при Советской власти?

— Тогда еще власти не могли контролировать эти края.

— А советские?

— От Обручева были люди, потом очень большая экспедиция Дальстроя.

— И никто ничего?

— Здесь бы не было так тихо.

— А ты мыл золото?

— Нет. Золото нужно тому, кто хочет жить в городе. Не само по себе.

— Что значит «не само по себе»?

— В городах нужно не золото, а его символы — деньги. Умнее охотиться за символами.

— Где ты возьмешь деньги, когда пойдешь в город?

— Ты займешь мне на месяц жизни?

— Да.

— В городах ничего существенно не меняется, кроме узоров на деньгах. За месяц я найду доходное дело.

— Знаешь, ты давно не был в городах. Сегодня миллионы неглупых современных людей ищут доходное дело. Жесткая конкуренция, и у них ничего не получается.

— Говорю тебе: в городах ничего не меняется. Твои миллионы только хотят, но ничего не делают, или с большей-меньшей активностью функционируют в уже сложившейся системе. Любой неглупый человек, который будет что-то делать, будет иметь доход.

17.06.05

Рассматриваю в бинокль склон горы, на котором поселился медведь. Следы выходят оттуда и уходят туда. Вроде бы обычный склон, но кусты кажутся дремучей, мрачнее. Первый раз, когда наткнулся на медвежий помет, подумал: «Странно, откуда здесь лошадь?». И продолжал идти, беззаботно насвистывая. Лишь минут через двадцать «вдруг» дошло, что это вовсе не лошадь. И мир сразу изменился.

В 2002-2004 гг. Якутии и в Хабаровском крае сильно горели леса. И медведи, соответственно, с запада и с юга пришли к нам. Этот из беженцев. «Сами мы не местные, жить негде» и все такое. Я его ни разу не видел, хотя не раз слышал. Когда медведь наестся ягоды, у него в животе громко бурчит, будто свинья в кустах хрюкает. Но свиней и лошадей здесь нет, ни диких, ни домашних. Он, понятно, видел меня не раз. Медведь меня, как говорят студенты, «напрягает». И в прямом смысле — идешь такой напряженный, что потом шея болит. И в переносном — «ломает кайф» от ходьбы по лесу. Не хотелось бы его убивать, но желательно прогнать из этих мест.

Шаман хохочет над моими проблемами с мишкой. Он-то с ними только что не целуется.

— Как ты обезопасил себя?

— Тебе не поможет. Не расслабляйся. Носи свисток, фальш-вейер, а лучше — ружье.

— Но ружье «трахает». Особенно если рюкзак тяжелый.

— Лучше ружье... (Смеется).

— Хоть расскажи, к чему стремиться.

— Опасно. Впадешь в иллюзию, что сам можешь...

— Обещаю «нюх не терять». Буду с ружжом.

— Я понимаю, как себя вести с мишкой.

— Объяснишь?

— Это не объяснишь. В каждом конкретном случае по-разному. Я понимаю больше тебя в устройстве мира. И, как частное следствие, в «устройстве» медведя.

— Знаешь, в университете меня учили, что медведь — «объективная реальность, независимая от нашего сознания».

— Я сдавал философию в мединституте. Она правильно учит, но не дотягивает.

— В чем?

— Там основная категория «отражение»? Но «отражается» в моем сознании далеко не все, а только то, что мне соответствует. И то не сразу.

— Как это «не сразу»?

— Взрослый, видит, слышит и понимает больше ребенка, хотя глаза и уши у него могут быть хуже. Просто он больше развился.

— То есть я могу в мире замечать и понимать только настолько, насколько я развился?

— Да.

— Можно примеры?

— Я могу разговаривать с деревьями и животными, а ты — нет.

— Ты знаешь их язык.

— Дело не совсем в языке. Если ты разовьешься больше, то увидишь в деревьях и животных много нового. Это позволит тебе понимать, как с ними общаться. А пока никакой язык тебе не поможет.

— То есть я не неумею, а не понимаю, не вижу как?

— Именно.

— Что мешает философам это понять?

— Глупым мешают слова: «объект», «объективная реальность» и им подобные.

— Чем?

— Они думают, что предметы такие и есть, как они их видят. И, конечно, тогда понимать им больше нечего.

— А умным что мешает? Есть же поумнее?

— Нет практики. Очень умный человек может вдруг понять, как общаться с деревьями, с облаками или льдами. Но если он это ни разу не практикует, то или забудет, или сам же будет считать это фантазией.

— Откуда ты это узнал?

— Я сам философ. (Хохочем).

01.01.05

Новый лед прирастает к кромке старого, поэтому возле кромки температура морской воды ниже нуля. Лежу на хрупкой кромке и смотрю в холодную прозрачную воду. Имея туристический коврик, можно пролежать довольно долго.

Кажется, что в серых, веками обкатанных волной и обточенных льдами камнях никто не живет. В зависимости от размера камни напоминают китов, моржей, нерп, лежащих на дне.

Замечаю стайку рачков или очень маленьких креветок. Они деловиты и активны. Как бы прыгают в толще воды, отталкиваясь от льда. Только не вверх, а вниз или в сторону. Понимаю, что жизнедеятельность креветочек протекает как раз в самом холодном слое воды. Настроив свой Nikon, делаю несколько фотографий, «мувик» и, довольный, отправляюсь к Шаману.

— Теперь-то докажу биологам, что могут жить нетеплокровные организмы при ниже нуля.

— Будет то же, что и с твоим «снежным пауком».

— Тогда не поверили, а сейчас есть фото и «мувик».

— Некоторые поверили. И многие знают о планктоне и рачках, живущих у кромки льда. Но общая точка зрения изменена не будет.

— Да, наверное... Почему ученые стали так часто игнорировать очевидные факты?

— Не только ученые. Все общество. Это называется «политкорректность». Важна не правда, а согласие и уважение к любым чужим суждениям. А уж опровергать общепринятое — совсем дурной тон.

— Почему такое явление?

— Система борется за выживание и не приемлет противоречащего.

— Какая система?

— Западная демократия.

— Ей-то чем грозит правда? Она на этом стоит.

— Стоит не на правде, а на рынке. А правда в том, что она не может ограничить рынок.

— И что плохого?

— Заметил, что климат меняется?

— Да.

— Не ограничив рынок, невозможно ограничить выбросы в атмосферу. Этим Запад погубит все живое.