Эдуард Шюре - Великие посвященные.Очерк эзотеризма религий

Да, дыхание Аполлона проносится над этими героическими войнами. Религиозный энтузиазм, который творит чудеса, возносит живых и мертвых, освещает трофеи и позлащает могилы. Все храмы оказались разрушенными, исключая Дельфийский, который остался цел. Персидская армия уже подходила, чтобы разграбить священный город. Жители трепетали, но Аполлон, голосом первосвященника, провозгласил: "Я буду защищать сам!" По приказанию, данному из храма, город опустел, жители его нашли убежище в гротах Парнаса, и жрецы одни оставались на пороге святилища, окруженные священной стражей. Персидские войска вошли в город, молчаливый как могила; одни лишь статуи смотрели на них. Черная туча показалась в глубине прохода: загремел гром и молния засверкала над завоевателями. Две огромные скалы скатились с вершины Парнаса и задавили множество Персов;{29} в тоже время крики раздались из храма Менервы и пламя показалось из земли, обжигая нападающих. Перепуганные этими чудесными явлениями, варвары отступили, и обезумевшие войска бросились в бегство. Святилище защитило себя своими собственными силами.

Ничего подобного не могло бы произойти, если бы тридцать лет тому назад Пифагор не появился в дельфийском святилище, чтобы возжечь в нем священный огонь.

Еще одно слово относительно влияния учителя на философию. До него мы встречаем с одной стороны физиков, с другой стороны моралистов. Пифагор внес и мораль, и науку, и религию в свою широкую синтетическую систему. Этот синтез не что иное, как та эзотерическая доктрина, которую мы стремились восстановить в самой основе пифагорейского посвящения. Кротонский философ не был творцом, но лишь просветленным восстановителем этих первичных истин, приведенных им в стройный научный порядок. Вот почему мы выбрали его систему, как наиболее подходящую раму для систематического изложения доктрины мистерий и истинной теософии.

Все, следившие за духовной работой учителя вместе с нами, должны были заметить, что в основе этой доктрины сияет свет единой истины. Разрозненные лучи этого света можно найти во всех философиях и религиях, но центр их здесь.

Что же требуется, чтобы достигнуть до него? Наблюдения и рассуждения для этого недостаточно. Рядом с ними необходима еще и интуиция. Пифагор был адепт, Посвященный первой степени; он обладал духовной способностью непосредственного восприятия и у него был ключ к оккультным знаниям и к духовному миру.

Таким образом, он черпал из первоисточника Истины, и так как к его способностям интуиции и к его высокой духовности присоединялась большая наблюдательность, знакомство с физической природой и высоко развитое философское мышление, никто не мог лучше его построить здание истинной науки о Космосе.

Строго говоря, здание это никогда не было разрушено. Платон, принявший от Пифагора всю его метафизику, владел всеми идеями учителя, хотя и передавал их не с такой строгой ясностью. Александрийская школа занимала верхний этаж этого здания, современная наука занимает его нижний этаж и содействует укреплению фундамента. Многие философские школы, а также мистические и религиозные, обитали в различных отделах величественного здания. Но ни одна философия не охватывала его в целом. На размеры и на гармонию этого целого мы и стремились указать в этой книге.

После попытки оживить в образе Пифагора величайшего из Посвященных древней Греции, мы могли бы оставить в стороне Платона, который не прибавил ничего нового к идеям Пифагора и лишь придал им более фантастическую и в то же время более популярную форму. Но имеется причина, почему следует остановиться перед благородной фигурой афинского философа.

Да, существует первоначальное учение, которое синтезирует все религии и философии. Оно развивается и углубляется в течение веков, но основа и центр его остаются те же самые. Мы восстановили его в общих линиях. Но достаточно ли этого? Нет. Необходимо еще указать причину разнообразия его форм в зависимости от человеческих рас и различных веков. Необходимо восстановить цепь великих Посвященных, которые были инициаторами человечества. И тогда сила каждого из них умножится силою остальных, и единство истины проявится в самом разнообразии ее выражении.

Как все в мире, так и Греция имела свою зарю, свой полуденный свет и свой закат. Это — закон времен, людей, народов, земель и небес. Орфей был посвященным в период её зари, Пифагор — во время полуденного солнца, Платон появился на закате эллинизма, на закате, горевшим пламенными пурпуром и превратившемся в розовое. сияние новой зари человечества. Платон следовал за Пифагором, как в элевсинских мистериях факелоносец следовал за великим Иерофантом. Вместе с ним мы еще раз проникнем, но уже по иной дороге в аллеи святилища, ведущие к сердцу храма, к созерцанию божественной тайны.

Но прежде чем отправиться в Элевсис, послушаем нашего руководителя, великого Платона. Пусть он сам раскроет перед нами свои горизонты, пусть расскажет историю своей души и сам приведет нас к своему возлюбленному учителю.

Платон родился в Афинах, в городе Красоты и Человечности. Никакие границы не застилали его взоров. Открытая для всех ветров Аттика господствует в своей царственной красоте над всеми островами Эгейского Архипелага, напоминающими легких сирен, поднявшихся над прозрачной синевой волн. Платон вырос у подножья Акрополя под защитой Афины Паллады, в той широкой долине, обрамленной лиловыми горами и окутанной сияющей лазурью, которая простиралась между Пентеликом с его мраморными боками, Гиметтой, увенчанной благовонными соснами, в ветвях которых жужжали пчелы, и между тихим заливом Элевсиса.

Насколько светла и полна тихой прелести была эта рама, настолько же мрачен и неспокоен был политический горизонт, окружавший детство и юность Платона. Он рос во времена беспощадных Пелопонесских войн, в период братоубийственной войны между Спартой и Афинами, которая предшествовала распадению Греции. Времена великих мидийских войн миновали; солнце Марафона и Саламина закатилось.

Год рождения Платона (429 до Р.X.) совпадает с годом смерти Перикла, величайшего государственного человека Греции, по своей неподкупности подобного Аристиду, а по своей талантливости — Фемистоклу; наиболее совершенного представителя эллинской цивилизации, укротителя мятежной демократии, патриота пламенного, но умевшего сохранять спокойствие мудреца посреди народных бурь. Мать Платона должна была рассказать ему про ту сцену, свидетельницей которой она была за два года до рождения великого философа. Спартанцы наводнили Аттику; афиняне, угрожаемые в своей независимости, боролись в течение всей зимы и Перикл был душой народной обороны. В эту мрачную годину величественная церемония происходила в Керамиках. Гробы погибших за родину воинов были поставлены на погребальных колесницах и весь народ собрался перед огромной могилой, назначенной для совместного погребения воинов. Этот мавзолей является мрачным символом той могилы, которую Греция готовила для себя своей преступной борьбой.