Игумен Никон - Как жить сегодня (Письма о духовной жизни)

Единственные писания Духа Святого — это творения святых отцов и подвижников Церкви, как, например, епископа Игнатия Брянчанинова. В них содержится подлинная духовность и ими только можно и нужно ру­ководствоваться. В связи с этим он резко от­зывался о загранице, говоря, что это «сама дьявольщина»:

«Хорошо, что у нас граница закрыта. Это великая милость Божия к нашему народу. Нас бы завалили (особенно Америка) диавольской сатанинской сектантской литературой, а русские люди очень падки на все заграничное и окончательно погибли бы. Возьмите Бердяева. Какие кощунственные выражения допускает он о святых отцах! Он их, значит, никогда не читал или читал одним кусочком мозга, без сердца, без души. Он совершенно не понимает христианства и потому писал ложь о святых отцах.

И очень многие, особенно в эмиграции, писали о духовных вопросах совершенно неправильные, лживые вещи. Говорит о Боге, а сам — диавол. Такие дивные книги у святых отцов, и разве можно вместо них читать всякую макула­туру под видом духовной литературы? Например, книга так называемого архимандрита Спиридона о молитве — это сплошной обман, в лучшем случае — самообман, это полное ис­кажение христианства, ложь о духовности и о молитве. Такие книги способны только погу­бить человека, ввести его в явную прелесть».

Батюшка очень любил служить и служил собранно, сосредоточенно, от всей души, что чувствовалось всеми. Совершал богослужение просто, сдержанно, естественно. Не пе­реносил артистизма или какой-либо вычурнос­ти в совершении богослужения, чтении, пении и «артистам» делал замечания. Из-за этого на него гневались регенты, любящие «пиесы», со­листы и чтецы, привыкшие показать себя. Он запрещал, например, петь некоторые песнопения, говоря, что это беснования перед Богом, а не молитва. Однажды он не разрешил даже до­читать шестопсалмие одному «мастеру» чтения за его кривляния голосом и велел продол­жить чтение другому.

Батюшка часто повторял: церковное пе­ние — то, которое сосредоточивает ум, настра­ивает душу на молитву, помогает молиться или, по меньшей мере, не мешает молитве. Если же песнопение не создает подобного настроения в душе, то хотя бы и принадлежало самым прославленным композиторам, оно есть лишь игра «ветхих» чувств, плоти и крови.

Он запрещал входить кому-либо в ал­тарь или тем более стоять в нем без особой на то нужды. В алтаре батюшка никогда не гово­рил ничего, кроме самого необходимого, и другим не позволял этого делать. Никогда не исповедовал во время литургии: исповедь проводил или до литургии, или накануне вечером (в Великий пост), Он говорил: “Человек должен молиться во время литургии, а не ждать очереди исповедоваться” . К исповеди относился чрезвычайно внимательно, особенно к приходившим редко, тем более впервые.

Между прочим, батюшка весьма сетовал на то, что многие из духовенства во время ис­поведи главным вопросом считают: не съел ли молочка в пост, сколько дней говел пред При­частием и подобное, — и совершенно не обра­щают внимания на тяжелые грехи: воровство, ложь, клевету, ненависть, лукавство, распутст­во (и делом, и словом, и мыслью), зависть, жадность и. др., особенно грехи против других людей. Он говорил: “Комара отцеживают, а верблюда поглощают” . Особенно его расстраивало, что некоторые священники вместо таинства Покаяния и очищения совести совершают лишь одну формальность «разрешения от грехов», в ре­зультате чего верующие начинают смотреть на христианство, как на шаманство, а не как на новую, евангельскую жизнь.

Батюшка далеко не всегда и не всех до­пускал сразу после исповеди к Причащению. Если у человека на совести было что-то тяже­лое, или он не говел много лет, то батюшка сначала благословлял такому походить на не­сколько служб или откладывал его Причащение до очередного поста. Иногда при этом батюшка давал человеку определенное количество поклонов и молитв делать дома.

Очень не любил батюшка, когда требы исполнялись спешно, неразборчиво, как-нибудь. Он говорил, что лучше уж меньше прочитали бы, но со смирением, благоговением и четко, нежели кощунствовали над словами молитв и словом Божиим. Псаломщицы, как правило, обижались на него за это и возмущались.

Батюшка говорил, что российский народ так легко оставил веру после революции потому, что все его христианство состояло в исполнении почти исключительно внешних предписаний: заказать водосвятие, молебен, крестины, поставить свечу, подать поминание, не есть скором­ного в пост. Христианство для народа превра­тилось в какой-то набор церковных обрядов и обычаев, народ почти ничего не знал о борьбе со страстями, ибо его редко кто и учил этому. Пастыри более пасли самих себя, чем паству. Поэтому-то, как только народу сказали, что обряды это выдумка попов и обман, большинство легко перестало верить в Бога, ибо для него Бог по существу и был обряд, который должен дать хорошую жизнь. Если же обряд — обман, то и Сам Бог — выдумка.

Батюшка очень часто повторял, что са­мый страшный враг для священства — это стремление угодить народу, понравиться ему, жела­ние покрасивее служить: ибо это стремление превращает священника в артиста, фарисея, от­вергнутого Богом, а народ делает язычником, смотрящим лишь на внешность и оставляющим Христа. Об этом батюшка говорил всегда с особенной горячностью.

Батюшка был строг по отношению к се­бе. Вставал всегда не позже шести часов, ло­жился около двенадцати. В неслужебные дни до самого завтрака, который бывал не ранее десяти часов, молился. Молился и днем, делая пятисотницу, приглашая иногда к этому и до­машних. Всегда читал святых отцов.

Вообще он был большим тружеником, не выносил праздности и всегда чем-нибудь занимался, но больше читал. Если ему в руки по­падала интересная книга, то он не спал ночи и не расставался с ней целый день, пока не прочитывал ее. Постоянным его чтением были святоотеческие творения, жития святых, проповеди, редко — учено-богословские и философские сочинения. Особенно же тщательно и постоянно перечитывал он творения епископа Игнатия Брянчанинова, которого в качестве духовного отца завещал всем своим духовно близким. Сочинения епископа Игнатия (тогда еще не прославленного в лике святых) батюшка считал лучшим руководством для нашего времени, более необходимым даже, чем святые отцы. Ибо отцы, говорил он, нам уже во многом недоступ­ны, мы их не можем правильно понять, не изучив предварительно творений епископа Игнатия, который фактически переложил отцов на современный язык с учетом наступившего времени, с учетом новой психологии людей.

Он никогда не оставлял разрешение возникшего вопроса на будущее, сразу же брал толковников, особенно святителя Феофана (Говорова), или чьи-либо сочинения, где затрагивался данный вопрос, словари, справочники. Зная французский и немецкий языки, он иногда читал и иностранную литературу.