Игумен Никон - Как жить сегодня (Письма о духовной жизни)

Батюшка хорошо был знаком с класси­ческой литературой и философией. Особенно ценил он сочинения Ф. М. Достоевского, восхищаясь глубиной его анализа человеческой души. Хвалил А. С. Хомякова, славянофилов и неко­торые философские сочинения В. С. Соловьева. Батюшка никак не позволял сделать для себя какую-либо услугу, принести что-либо, убрать и т. д. С трудом, кряхтя, но делал сам, несмотря на то, что был очень больным. Четыре года, проведенные в лагере, чрезвычайно подорвали его здоровье. Более всего он стра­дал от болезни сердца и ревматизма суставов рук и ног. Тем не менее, он считал, что без крайней нужды пользоваться услугами другого человека нехорошо, грешно. Он вменил себе в обязанность некоторые домашние и хозяйственные дела: топил и вычищал печь (печь топи­лась углем и была очень неудобной), обрабаты­вал плодовые деревья и кустарники, пилил и колол дрова, копал землю.

Пока у батюшки были силы, он много трудился физически. Трудился до пота, до полного изнеможения. Он насадил огромный сад в Вышнем Волочке, два сада в Козельске. В Гжатске не только насадил большой сад, но и снабдил из своего питомника всех желающих в городе яблонями, вишнями, грушами и т. п. А желающих было много, тем более что батюшка все давал даром. Очень много он проводил строительных и ремонтных работ по храмам. С горечью говорил батюшка и о тех епископах, которые, не считаясь ни с нуждами приходов, ни с желаниями и мнением священников, переводят их часто по своему произволу с места на место, разрушая, таким образом, приходы, умножая скорби духовенства и причиняя вред Церкви.

По отношению к людям батюшка был различен. С некоторыми разговаривал спокой­но, других утешал, а иных прямо обличал. Вообще он был человеком, который не знал, что такое человекоугодие и очень не любил людей льстивых и лукавых. Последним более всего от него обычно и доставалось. Он говорил, что льстит тот, кто сам жаждет получить похвалу, и самый отвратительный человек — лукавый. Бесноватых батюшка никогда не отчитывал, опасаясь дешевой народной молвы, которая всегда ищет чудотворцев, прозорливцев и т.д. Он говорил, что ничего не стоит стать «святым»: достаточно проползти на четвереньках вокруг храма, или со значительным видом говорить непонятные благочестивые речи, а особенно, если начать давать просфоры, антидор, артос, святую воду с «рецептом» их применения при различных житейских скорбях.

«Народ в своем подавляющем большинстве,— скорбел батюшка,— совершенно не знает христианства и ищет не пути спасения, не вечной жизни, а тех, кто бы помог ему что-то «сделать», чтобы сразу избавиться от той или иной скорби. Приходящим к нему с подобным настроением людям он говорил: «Не хочешь скорбей — не греши, раскайся искренне в своих грехах и неправдах, не делай зла ближним ни делом, ни словом, ни даже мыслью, почаще храм посещай, молись, относись с милосердием к своим близким, соседям, тогда Господь и тебя помилует, и, если полезно, то и от скорби освободит». Некоторые, естественно уходили от батюшки недовольными, т. к. он не говорил, что нужно «сделать», чтобы коровка молочко давала, или чтобы муж пить перестал, и не давал им ни просфоры, ни святой воды для этого.

Батюшка вел себя чрезвычайно просто. Часто, когда его младшие братья, племянники и другие играли в городки, батюшка подходил к ним и помогал отстающей команде. Никто даже из молодежи не мог с ним состязаться в меткости бросания палок. В несколько ударов он выручал отстающих. Все удивлялись, как сохранилась в его старческих и больных руках такая точность. Он хорошо мог играть в шахматы, но почти никогда в них не играл, называя это бесовской игрой, отнимающей у человека драгоценное время.

В 1956 году, к празднику Пасхи, отец Никон был возведен епископом Михаилом (Чубом) в сан игумена.

Батюшка начал чувствовать особое не­домогание зимой 1962—1963 годов. Постепенно он стал все больше слабеть, скорее уставать, меньше есть. Более двух месяцев перед кончиной он не принимал никакой пищи, и до этого около месяца ел только раз в день молоко и ягоды, иногда с белым хлебом. Но ни разу за все время болезни никому он не жаловался. Никто не замечал в нем уныния или скорби. Он был спокоен, сосредоточен и большей частью даже с легкой улыбкой на лице. Почти до са­мой кончины был на ногах. Окончательно слег лишь за десять дней до смерти.

Под Успение Божией Матери послед­ний раз исповедовал своих близких. Сам, когда уже не мог дойти до храма, несколько раз причащался дома. До дня смерти был в полном и ясном сознании и из последних сил наставлял окружающих. Завещал хранить веру всемерным исполнением заповедей и покаянием, всячески держаться святителя Игнатия (Брянчанинова), избегать особенно суеты, совершенно опусто­шающей душу и уводящей ее от Бога.

Незадолго до смерти, в разговоре, он попросил найти в жизнеописании старца Амвросия Оптинского то место, где говорится о запахе тления, появившемся по смерти от те­ла старца. Его духовно близкие сначала не обратили внимания на этот эпизод, но позже вспомнили.

Скорбящим у его постели он говорил: «Меня нечего жалеть. Надо благодарить Бога, что я уже окончил земной путь. Никогда мне не хотелось жить, не видел я ничего интересного в этой жизни и всегда удивлялся, как это другие находят что-то в ней и цепляются за нее из последних сил. Хотя я ничего не сделал за свою жизнь доброго, но искренне всегда стремился к Богу. Поэтому надеюсь всей душой на милость Божию. Не может Господь отринуть чело­века, который всегда всеми силами стремился к Нему. Мне вас жалко. Что-то вас еще ожидает? Живые будут завидовать мертвым».

Замечательны были те спокойствие и мужество, с которыми батюшка шел к своему смертному часу. У окружающих это часто вы­зывало едва сдерживаемые, а иногда и несдер­живаемые слезы. Все видели, что он постепен­но умирает, но никто не хотел верить, что батюшка умрет.

Никаких жалоб от него не слышали. «Батюшка, больно?» — «Нет. Так просто, ощущения неприятные кое-когда». Купили на смерть тапочки. С веселой улыбкой примерил: «Вот хороши». Сделали покрывало на гроб. Он посмотрел и нашел ошибку в надписании. Увидел, как понесли гроб для него, и был доволен, что все готово.

Когда спросили батюшку, как и где хо­ронить, он ответил: «Бесполезно говорить, по­тому что никогда этого не исполняют». Но когда однажды домашние, уже определив (тайно от него) место для погребения, пришли к его постели, он их сразу же спросил: «Ну, как, на­шли мне место?» Вообще, в период последней болезни батюшка неоднократно поражал ок­ружающих своей прозорливостью.

Последнее время мы беспокоились, как бы батюшка не умер в наше отсутствие. Но он твердо заверил нас: «Не беспокойтесь, не умру без вас. Когда надо, всех позову». Батюшка мирно почил днем 7 сентября, в 12 часов 25 ми­нут. И хотя никаких особых признаков перед этим не было, однако все как-то сами собрались к нему в это время и со свечами в руках прочитали отходную. Верно, всех он позвал.