Григорий Дьяченко - Тайная жизнь души. Бессознательное.

Когда стала возвращаться жизнь, ощущение было во всех отношениях противоположное прежнему. Одна простая, но смутная мысль – жалостное представление, что я утопал, – тяготела над душой, вместо множества ясных и определенных идей, которые только что пронеслись через нее; беспомощная тоска, вроде кошмара, подавляла все мои ощущения, мешая образованию какой-либо определенной мысли, и я с трудом убедился, что жив действительно. Утопая, не чувствовал я ни малейшей физической боли; а теперь мучительная боль терзала весь состав мой: такого страдания я не испытывал впоследствии, несмотря на то, что бывал несколько раз ранен и часто подвергался тяжким хирургическим операциям. Однажды пуля прострелила мне легкие: я пролежал несколько часов ночью на палубе и, истекая кровью от других ран, потерял, наконец, сознание в обмороке. Не сомневаясь, что рана в легкие смертельна, конечно, в минуту обморока я имел полное ощущение смерти. Но в эту минуту не испытал я ничего похожего на то, что совершалось в душе у меня, когда я тонул; а приходя в себя после обморока, я разом пришел в ясное сознание о своем действительном состоянии». (См. «Московский сборник», изд. К. П. Победоносцева, 1896 г., стр. 193-198).

Говорят, что для совершения известного явления, события или целого их ряда нужно время. С другой стороны, для сознательного восприятия впечатлений, как доказали Гельмгольц и Фехнер, тоже нужен известный срок [56]. Между тем, факты, по-видимому, противоречат подобного рода воззрению. Дело в том, что бывают случаи, когда во сне ли, под влиянием ли некоторых наркотических веществ (гашиш, опиум и т. п.), или наяву, в минуту сильной опасности, грозящей смертью, – человек переживает в несколько мгновений так много, что для описания этого мало целого дня, даже года, можно исписать тома и все-таки не передать всего испытанного. Каждый из нас, наверно, имел не раз подобного рода сновидения, бывают обыкновенно под влиянием внешнего возбуждения (чаще всего это бывает от падения с кровати, какого-нибудь толчка, удара, особого звука и т. п.), от которого мы пробуждаемся, успев, однако, в этот короткий момент перечувствовать массу разно- роднейших ощущений и видеть целый ряд событий, вроде, например, крушения поезда с разлетающимися вдребезги вагонами, изуродованными мертвыми телами, стонами раненых, которым оказывается медицинская помощь, и т. д.

Граф Лавалетт рассказывает в своих «Воспоминаниях» следующее: «Однажды ночью, когда я спал в темнице, меня разбудил замковый колокол, бивший двенадцать часов; я услышал, как отворили решетку, чтобы сменить караул, но тут я опять заснул. Тогда я увидел страшный сон…» Здесь следует рассказ о страшном видении – рассказ, подробности которого, по мнению рассказчика, заняли бы, по крайней мере, пять часов «… как вдруг решетка опять захлопнулась с большой силой, отчего я и проснулся. Я заставил пробить свои карманные часы, и они пробили все-таки двенадцать, так что этот страшный сон продолжался всего-навсего от двух до трех минут, т. е. столько времени, сколько его понадобилось, чтобы сменить караул (что произошло очень быстро по причине крайнего холода), отпереть и запереть решетку, каковой расчет мой и подтвердил на следующее утро привратник. А между тем, я ни за что не припомню ни одного случая из своей жизни, в котором я мог бы определить время с такой точностью, в котором лучше запечатлелись бы в моей памяти все подробности происшедшего и в котором бы я сохранил большую ясность сознания».

Примером влияния наркотических веществ на возбуждение мозга может служить одно место из Корана, где говорится о том, как Магомет (который, как утверждают, употреблял гашиш), был взят, по фантастическим бредням составителя Корана, с постели архангелом Гавриилом, перенесшим его на седьмое небо и показавшим по пути также и ад. Пророк пробыл на небе так долго, что успел не только все подробно осмотреть, но и девяносто раз побеседовать с Богом, после чего ангел снова перенес Магомета на его ложе. Все это, тем не менее, произошло так скоро, что, очутившись снова на постели, пророк нашел ее еще теплой и успел поднять опрокинутую им во время путешествия глиняную кружку, прежде чем из нее вытекла вся вода.

Потеря способности измерять время случается с нами еще тогда, когда мы чего-либо страстно ожидаем, например, в минуту опасности – спасительной помощи: тогда минуты, говорят, кажутся годами; и наоборот, когда наш ум и чувства чем-либо всецело поглощены: долгие часы «пролетают, как мгновенья» – «счастливые часов не знают», говорит пословица.

«Один из моих друзей, – пишет д-р Симон, – несколько лет тому назад неоднократно делал попытки объективировать образы, вызываемые памятью. Одни попытки не имели успеха, другие удались. Вот отрывок из письма, в котором он сообщает мне результат этих любопытных наблюдений. «Желая объективировать образы, сохранившиеся в моей памяти, я произвел несколько опытов, которые, надеюсь, представят для вас некоторый интерес. Напряженной долго фиксируя мысленно образ печати с перламутровой ручкой, которой я пользуюсь ежедневно, я скоро увидел ее в поле зрения. Образ был ясен, отчетлив и имел то положение, которое я желал ему придать. Всякий раз, когда я производил этот опыт и образ возникал в поле зрения, я не мог фиксировать его долго: он почти тотчас же исчезал. Но, что любопытно, при неоднократных попытках мне не всегда удавалось объективировать образ, а иногда в поле зрения можно было различить только вещество, из которого сделан был предмет. Однажды, желая вызвать в поле зрения образ печати с перламутровой ручкой, о котором я говорил, я увидел матовый цвет перламутра со свойственным ему блеском, но образ этот был совершенно бесформенный; нельзя было различить никаких контуров, никакой определенной формы. При тех же попытках мне случалось наблюдать и обратное – мысленный образ выделялся в поле зрения с вполне определенными очертаниями, но цвет его и вещество, из которого он состоял, не соответствовали воображаемому предмету. Я увидел однажды печать с совершенно отчетливыми очертаниями, все подробности формы различались мной ясно, но ручка лишена была окраски, свойственной перламутру. Я видел крайне бледный образ зеленого цвета, выделявшийся довольно явственно на фоне, окрашенном в тот же, хотя еще более бледный цвет. Отблеск, матовая окраска перламутра отсутствовали».

В этих опытах экспериментатору удавалось воспроизводить только крайне несовершенный образ предмета, о котором он думал. Иногда в поле зрения возникала только какая-либо одна особенность предмета. По-видимому, некоторые лица обладают способностью произвольно вызывать образы в более совершенной степени.