Алексей Черных - Евангелие от Иуды Искариота

Ударить это может ощутимо,

И римляне свернули с нетерпеньем

В указанном им мною направленье.

На гору Елеонскую поднявшись,

Я наблюдал, как римские солдаты,

В толпу, подобно молниям, ворвавшись,

Всех разогнали без разбора и пощады.

Им даже не пришлось достать из ножен

Своих мечей, одним лишь появленьем

Они такое привнесли смятенье

В толпу бурлящую, что трудно подытожить.

Народ рассеялся. Печальная картина

Побоища доступна стала взору.

Лишь Иоанн - здоровая детина -

Успел-таки троих из этой своры

На землю уложить мечом ретивым.

Но наших все же варварски избили,

И если б не солдаты, вряд ли были

Они еще к тому моменту живы.

Для объяснения дальнейшего ни слова

Не смог я подобрать от возмущенья:

Был и учитель почему-то арестован

Среди зачинщиков возникшего волненья.

Задержанных отправили с конвоем.

Когда ж апостолам я, было, попытался

С раненьями помочь, то лишь нарвался

На их ругательства с проклятьями и воем:

Меня они предателем считали,

Пытаясь выместить на мне глухую злобу,

И все в аресте Иисуса обвиняли.

Их в том Матфей подзуживал особо.

Глава 16

Почти уже подходит к окончанью

Нехитрое мое повествованье.

Смирись, читающий мои скупые строки,

Тебе остался путь уж недалекий,

Коль, наконец, я начал описанье

Часов последних жизни Иисуса.

О Господи! Мне не отринуть груза

Моей вины, моей души терзанья...

Всю ночь не спал я. Как полубезумец

Бродил я между сонными домами,

Не различая ни дворов, ни улиц

Своими воспаленными глазами -

Не мог в смятении найти себе я места.

А ведь еще не знал о том, как плохо

Закончится история с арестом,

Не ждал, глупец, подобного подвоха.

Рассвет пришел, прекрасный, свежий, чистый,

Такой бодрящий пред дневной жарою.

Дул с моря ветер легкий, шелковистый,

А я был скован серою хандрою.

И даже хуже. Я был оглушенным

Настолько внутренним переживаньем,

Что пропустил тот фарс синедрионный,

Что ими называется собраньем.

Они сошлись к утру. Постановили,

Что Иисус виновен в гнусной смуте,

Что он и им смущаемые люди

Не только Палестину возмутили,

Но пол-империи. "Достоин смерти!" -

Как эхо звучно в Иерусалиме

Неслось волной в базарной круговерти,

Вспеняясь слухами и домыслами злыми.

Судили Иисуса, словно вора,

Казнимого за все грехи в расплату.

Потом для утвержденья приговора

Его послали к Понтию Пилату.

А прокуратор не считал достойным

Вникать в перипетии непристойных

Религиозных распрей наших глупых,

Для римлянина - варварских и грубых.

Он подписал движеньем безучастным

Все, что подсунули, не глядя, не жалея,

Хоть Иисус как житель Галилеи

Не мог ему, Пилату, быть подвластным.

Но кто вникает в глупые законы,

Когда закон тот входит в расхожденье

С желаньем власть имущих и препоны

Чинит им, не считаясь с их же мненьем?

С учителя одежды посрывали

И стали бичевать. Его же кровью

Измазали все щеки и надбровья,

В него бросали мусор и плевали.

На голову одев венец терновый,

Солдаты стали громко насмехаться -

Вот, дескать, царь наш Иудейский новый,

Перед которым нужно преклоняться.

Учителя поволокли на площадь,

Куда еще троих таких пригнали,

Которых ранее судили. После общим

Голосованием они о том решали,

Кого в честь Пасхи отпустить на волю.

Я далее, читатель мой, позволю

Отвлечь тебя от мрачных описаний

Жестоких Иисусовых страданий.

Тем более что, я уверен, будут

Они описаны и ярко и умело

Апостолами, жаждущими людям

Предательство подать как подвиг смелый.

А ведь никто из них то ль из боязни,

То ль по другой причине не явился

Ни в час суда, ни в час жестокой казни,

Когда учитель в смертной муке бился.

И вот тогда в глухой тоске стеная,

Пришел на площадь я, еще не зная,

Что осужден учитель быть распятым.

И в том невольно я был виноватым.

Спасая от толпы, синедриону

Его я отдал с тщетною надеждой

Помочь ему, спасти от раскаленной

Оравы грешников, где властвуют невежды.

С огня да в полымя. Из рук убийц безумных

Убийцам хладнокровным и пристойным

Я передал в намереньях бездумных

Учителя нелепо и спокойно.

О добрые намеренья! Чарует

Ваш сладкий дух, для самолюбья лестный.

Гоните прочь все то, что вам диктует

Порыв душевный, даже самый честный.

Порыв и есть порыв! Любого шага

Непредсказуемого можно ждать при этом.

И нужно быть глупцом или поэтом,

Чтоб принимать порыв без внутреннего страха.

Теперь же я прошу тебя, читатель,

Представить, что почувствовал тогда я,

Узнав, что мой духовный настоятель

Казнен сегодня будет, и такая

Судьба его есть следствие ошибок

Моих, чужих, суда и даже Бога.

(Кичился знаньями я черезмерно много,

Но оказалось, что я глуп, негибок.

Меня не научили очень важной

И нужной в нашем обществе науке -

Интриге. И любой обманщик зряшный

Меня обкрутит просто ради скуки.)

Отчаянье, бессилье, безысходность

Меня сковали тяжкими цепями.

И описать ту давящую плотность

Всех чувств моих я не могу словами.

Глава 17

Дальнейшее я вспоминаю смутно.

Почти в предлихорадочной горячке,

Подобно как вышагивает трудно

Сомнамбула в час полуночной спячки,

Я шел в толпе, которая к Голгофе

Несчастных осужденных провожала.

Что для меня равнялось катастрофе,

Их, спутников моих, не волновало.

Средь них, конечно, были и такие,

Кто осуждал возню синедриона,

Корил за обвиненья плутовские,

За приговор их, злобой порожденный.

Но вслух никто не возмущался, ибо

Все знали, что синедрион имеет

Повсюду уши, и любой, кто смеет

Протестовать, закончит препаршиво.

Сочувствующих были единицы.

А в основном вокруг троих несчастных,

Измученно бредущих вереницей,

Несущих на плечах своих ужасный

Тяжелый груз крестов, на коих будут

Они же на потеху всем распяты,

Шагали равнодушные к ним люди

И были нетерпением объяты.

В подобных зрелищах они почти эстеты,

Так нравилось им лицезреть мученья,

Чужую смерть и получать при этом

Физическое просто наслажденье.

Дорога на Голгофу длилась вечность.

Порою я почти терял сознанье,

Мир для меня утратил быстротечность

И весь обмяк, как перед издыханьем.

В полубреду я видел, как учитель

Упал без сил под тяжестью огромной

Массивного креста. Распорядитель,

Руководивший казнью вероломной,

Схватил в толпе ближайшего зеваку

И принудил его крест Иисуса

Нести к Голгофе. И присев под грузом,