Джон Стотт - Деяния святых Апостолов

Третье обвинения против Павла гласило, что он осквернил храм (7). Апостол категорически это отрицал.

17 После многих лет я пришел, чтобы доставить милостыню народу моему и приношения; 18 При сем нашли меня, очистившегося в храме не с народом и не с шумом. 19 Это были некоторые Асийские Иудеи, которым надлежало бы предстать пред тебя и обвинять меня, если что имеют против меня; 20 Или пусть сии самые скажут, какую нашли они во мне неправду, когда я стоял перед синедрионом, 21 Разве только то одно слово, которое громко произнес я, стоя между ними, что за учение о воскресении мертвых я ныне судим вами.

Павел прибыл в Иерусалим не для того, чтобы осквернить храм, а, напротив, цель его посещения была чисто религиозной («доставить милостыню народу моему и приношения», 17). Когда его арестовали в храме, он был занят выполнением обряда очищения (18). Кроме того, рядом с ним не было никого из народа. Шум подняли некие асийские иудеи, которые накинулись на него и стали причиной беспорядков (Павел не заканчивает свою мысль на этом) именно тогда, когда Павел делом демонстрировал любовь к своему народу и уважение к закону. Почему эти люди не явились в суд, чтобы предъявить свои обвинения? (19). Их отсутствие было серьезным нарушением римского закона, который «был очень строг к обвинителям, отказавшимся от своих обвинений» [468]. Поскольку Асийские иудеи в качестве свидетелей на суде не присутствовали, то присутствовавшие там члены совета должны были показать, в каких преступлениях уличил синедрион обвиняемого (20). Дело в том, что фарисеи нашли его невиновным (23:9), а саддукеи считали его виноватым в том лишь, что он верил в воскресение мертвых, а это был чисто богословский вопрос (21).

Выслушав это, Феликс отсрочил дело их. Правитель стоял перед дилеммой. Он не мог обвинить Павла, потому что ни Лисий трибун не нашел в нем вины (23:29) и ни синедрион (23:9), ни Тертулл не были в состоянии представить доказательства своим обвинениям. С другой стороны, Феликс не хотел освобождать Павла частью оттого, что надеялся получить взятку (26), частью потому, что хотел завоевать благорасположение иудеев (27). Другой альтернативой могла быть отсрочка приговора на основании того, что правителю требовался совет трибуна: рассмотрю ваше дело, когда придет тысяненанальник Лисий, и я обстоятельно узнаю об этом учении (22). А пока Феликс отдал следующие распоряжения: Павла приказал сотнику стеречь, но не стеснять его и не запрещать никому из его близких служить ему или приходить к нему (23). У римлян были различные степени ограничений и строгостей при содержании узников под стражей. Поскольку Павел был римским гражданином и не был признан виновным в совершении серьезного преступления, Феликс приказал содержать его в custodia libera, в заключении, при котором (хотя Павел никогда без охраны не оставался) к нему совершенно свободно допускались друзья. Как мы можем догадываться, к нему приходили Лука и Филипп–евангелист с четырьмя дочерями, проживавшие в Кесарии (21:8–9), вместе с другими членами поместной церкви.

В течение двух лет публичных заседаний по делу Павла не было (27). Однако в течение этого времени Феликс провел нечто вроде собственного расследования. Западный текст приписывает инициативу этого расследования его жене, Друзилле, «которая хотела видеть Павла и слушать его слово». «Желая удовлетворить ее желание», Феликс призвал Павла [469]. Друзилла была младшей дочерью царя Ирода Агриппы I, чью оппозицию и смерть Лука описал несколько ранее (12:1–23). Итак, она являлась сестрой царя Агриппы II и Вереники, которых Лука представит нам в следующих главах (25:13,23; 26:30).

Говорят, что она была женщиной восхитительной красоты, поэтому Феликс с помощью мага–киприянина соблазнил ее и увел от законного мужа. Она была фактически его третьей женой. Распущенные нравы Феликса и Друзиллы помогают понять, почему Павел говорил с ними именно на эти темы:

24 Через несколько дней Феликс, пришед с Друзиллою, женою своею, Иудеянкою, призвал Павла и слушал его о вере во Христа Иисуса. 25 И как он говорил о правде, о воздержании и о будущем суде, то Феликс пришел в страх и отвечал: теперь пойди, а когда найду время, позову тебя, 26 Притом же надеялся он, что Павел даст ему денег, чтобы отпустил его: посему часто призывал его и беседовал с ним.

27 Но по прошествии двух лет на место Феликса поступил Порций Фест; желая доставить удовольствие Иудеям, Феликс оставил Павла в узах.

Центральным местом обращения Павла был догмат о вере во Христа Иисуса (24). Поскольку Друзилла была иудеянкой, Апостол предложил ее вниманию факты жизни, смерти и воскресения Иисуса и выдвинул убедительные аргументы, доказывая, что Иисус Назорей и есть Христос из Писаний. Он представил Иисуса не только как историческую фигуру и исполнение ветхозаветных пророчеств, но и как Спасителя и Господа, Которому Феликс и Друзилла должны довериться. Однако Павел никогда не провозглашал Благой вести на пустом месте, но всегда ориентировался на своих слушателей. Поэтому он продолжил, говоря о правде, о воздержании и о будущем суде (25). Многие комментаторы относят «правду» к хорошо известной жестокости и насилию, в которых был повинен Феликс, а «воздержание» к неудержимой похоти, которая привела его к союзу с Друзиллой, тогда как «будущий суд» должен стать неминуемой карой за их неправду и невоздержанность. И это верно. Но мне кажется, что dikaiosyne («правда»), о которой говорил Павел, была, скорее, «праведностью Божьей», или же божественным актом оправдания, о котором он подробнее писал в своем Послании к Римлянам. В этом случае три пункта его обращения были тем, что часто называют «тремя временами спасения», а именно: как получить оправдание, или быть признанным праведным пред Богом (явленное в прошлом), как преодолеть искушения и достичь самоконтроля (в настоящее время) и как избежать последнего ужасного суда Божьего (в будущем). Неудивительно, что, по мере того как Павел раскрывал эти важные темы, Феликс пришел в страх («встревожился», ПНВ, НАБ) и заявил, что он слышал уже достаточно.

Но в последующие месяцы Феликс неоднократно (хотя теперь, по–видимому, без Друзиллы) призывал его и беседовал с ним (26). Лука ясно говорит, что он надеялся на взятку. Это являлось настолько же обычным, как и незаконным делом. Рамсей даже считает, что, судя по большим издержкам, которые Павел понес, расходуясь на обряд по очищению (21:23—24), на длительное судебное разбирательство, апелляцию к кесарю и аренду жилья в Риме (28:30) и принимая в расчет надежды Феликса на взятку, Апостол, должно быть, получил крупное наследство [470]. В любом случае, у правителя проснулась жадность (которая также была известна). Впрочем, было бы цинично полагать, что единственным мотивом, удерживавшим Павла в узах у Феликса, было желание правителя получить выкуп. Я думаю, он понимал, что Павел обладает чем–то более ценным, нежели деньги, чем–то таким, чего нельзя купить за деньги. Если слова Павла разбудили его совесть, он, должно быть, искал мира и покоя. Конечно же, освобождение Феликса из оков греха было для Павла намного важнее, чем его собственное освобождение из тюрьмы. Но, к сожалению, нет никаких свидетельств о том, обратился ли Феликс ко Христу и уверовал ли. Более того, когда прокуратор Фест вступил в должность, Феликс оставил Павла в узах (27) даже на период более двух лет, что считалось «максимальным сроком предварительного заключения» [471], желая доставить удовольствие иудеям. А это значит, что «он старался стяжать не только деньги, но и славу» [472].