Джордж Макдональд - Сэр Гибби

Тут слова её оборвались, и она начала горько стонать. Её страдание тупой болью отозвалось в душе Гибби. Он со страхом и изумлением видел, как Джанет, знавшая всё на свете и, подобно священнику, свободно входившая и выходившая из святого святых великого Царя, одиноко мучается, не зная, что делать. Только сейчас Гибби понял, что произошло у них в доме и куда ушёл Роберт. Он увидел, что сам является в этом деле чуть ли не главным действующим лицом. Если согрешили против него, тогда он имеет полное право простить обидчика, а значит, просто должен его простить!

Душа Гибби изобиловала благодатью, но его собственной заслуги в этом вовсе не было. Ему всегда было настолько легко любить своих врагов, что для послушания этой заповеди ему не требовалось никаких добродетельных усилий. Пока ни один враг не сумел обидеть его так, чтобы Гибби не мог его простить. Поэтому не успела Джанет замолчать, как Гибби уже двинулся назад в дом. Там на полу лежал человек, который нуждался в его прощении.

К тому времени, когда Гибби показался на пороге, Ангус обессилел от тщетной борьбы и мучительного ожидания и затих. Мальчуган подумал, что тот заснул, но на самом деле егерь с напряжённым вниманием следил за каждым его движением. Прыгая на здоровой ноге, Гибби добрался до полки, на которой Джанет хранила единственный в хозяйстве нож. Ножа там не оказалось. Гибби оглянулся, но ножа нигде не было видно. Время шло, нельзя было терять ни секунды. В любую минуту за дверью могли послышаться шаги Роберта, и тогда беднягу Ангуса повесят — только за то, что он подстрелил Гибби!

Мальчуган подскакал к егерю и осмотрел узлы, стягивавшие ему руки. Узлы оказались чрезвычайно тугими (отчасти из–за отчаянных попыток Ангуса вырваться), да и добраться до них было нелегко, и Гибби понял, что вряд ли успеет их развязать. Ангус, похолодев от ужаса, решил, что слабоумный решил убедиться, крепко ли он связан, и с таким неослабным напряжением следил за каждым его жестом, что совершенно позабыл о ругани и проклятиях.

Гибби снова окинул комнату оценивающим взглядом, как будто что–то прикидывая, а потом кинулся к очагу, подхватил угольные щипцы (кочерги у Джанет не было) и сунул их в огонь. Затем он схватился за древние, задыхающиеся от астмы мехи и начал раздувать угасающее пламя.

Ангус увидел щипцы, услышал присвист мехов и рёв пламени, и жуткое отчаяние охватило его сердце. Так вот как этот слабоумный варвар собирается ему отомстить! Он прижжёт его раскалёнными щипцами! Ангус знал, что милости ждать неоткуда, — наверное, потому что понимал, что ничуть её не заслуживает. Он мужественно молчал, пока не увидел страшный инструмент, только что извлечённый из огня и раскалённый даже не докрасна, а добела. Но тут он испустил такой истошный вопль, что Гибби выронил щипцы прямо себе на ногу (к счастью, не раскалённым концом). Однако он тут же подхватил их снова и одним мощным прыжком подскочил к Ангусу: если Джанет услышала его вопль и поспешила на выручку, он не успеет его отпустить. Но маловерный егерь начал неистово метаться и брыкаться, испуская при этом такие душераздирающие крики, что Гибби не решался ничего сделать, чтобы ненароком его не обжечь. Как будто что–то сообразив, Гибби вдруг бросился к двери и запер её, чтобы Джанет не смогла войти. Ангус же, увидев его движение, ещё больше убедился, что тот замышляет недоброе, и начал кричать и метаться с новой силой, не сводя глаз с раскалённых щипцов, быстро остывающих в руке Гибби. Если бы вместо этого он хоть раз взглянул в лицо своего мстителя, которого считал настоящим одержимым, то увидел бы самую ясную, добрую и сострадательную улыбку, которая когда–либо появлялась на человеческом лице. Правда, око его было худым, недобрым, и наверное, даже тогда он узрел бы в лице того, кого считал полоумным, лишь злорадное торжество от того, что месть его вот–вот должна была свершиться.

Пока в доме разыгрывались эти события, Джанет, в своём горе совершенно позабывшая о корове, вышла из хлева, побрела по тропинке и дошла до самого ручья, с другого берега которого должен был появиться Роберт. Между нею и её домом возвышалась могучая скала, но она не слышала криков Ангуса ещё и потому, что сама была безраздельно погружена в свои мысли, беззвучно умоляя великого Пастыря, Господа душ человеческих, указать ей верный путь.

Гибби снова сунул щипцы в огонь и начал было раздувать пламя, как вдруг ему показалось, что Ангус успокоится, если он снимет цепь с его шеи. Гибби отложил мехи и снял с несчастного железный ошейник. Но Ангус решил, что мальчишка сделал это всего–навсего для того, чтобы удобнее ухватить его за горло огненными щипцами. В дикой агонии, обезумев от тщетных попыток вырваться, он заметался ещё сильнее. Гибби тем временем уже развязывал верёвку, прикреплённую к сундуку. Этого Ангус не видел, и когда верёвка вдруг ослабла прямо посередине одного из его яростных рывков, ноги его неожиданно запрокинулись на голову, и на секунду Ангус оказался в совершенно беспомощном положении с задранными вверх ногами.

Гибби увидел, что настал решающий момент. Он выхватил из огня неуклюжий инструмент, уселся верхом на Ангуса, ухватил щипцами верёвку, перетягивавшую ему ноги и крепко её сжал, несмотря на неистовые толчки снизу. Пока Гибби пережигал верёвку, Ангусу несколько раз почудилось, что к его телу прикасается раскалённое железо. Но когда Гибби вскочил с него и на одной ноге ускакал прочь, Ангус обнаружил, что свободен и, шатаясь от слабости, с мутной головой поднялся, наконец, на ноги.

Гибби стоял рядом и улыбался с такой неподдельной радостью, что Ангус, вскинувший на него глаза, с минуту смотрел на него, не двигаясь. Правда, при этом в нём шевельнулась лишь невнятная мысль о непоследовательности слабоумных, быстро сменившаяся жгучим желанием отомстить этому идиоту за все свои страдания. Но Гибби всё ещё держал щипцы, а руки у Ангуса всё ещё были связаны. Ангус протянул их к Гибби, и тот немедленно бросился их развязывать. На это понадобилось немало времени, и Ангус был почти что вынужден хорошенько рассмотреть лицо этого странного дикаря. И хотя он плохо умел различать в людях добро, то, что он увидел сейчас, поразило и даже усмирило его. Кроме того, он не мог не понять, для чего Гибби так усердно работает ногтями и зубами.

Как только с рук егеря упали последние верёвки, Гибби с улыбкой взглянул в его лицо, и в ответ Ангус даже не отвесил ему оплеуху. Держась за стену, Гибби прохромал к двери и открыл её. Кивнув ему в знак благодарности, егерь угрюмо вышел из домика, подхватил своё ружьё, стоявшее у стены, и поспешил вниз по холму. Случись это минутой раньше, он столкнулся бы с Джанет, но она уже снова вошла в хлев, чтобы подоить наконец бедную корову.