Джордж Макдональд - Сэр Гибби

Супруги поговорили так ещё немного, но эти непонятные слова о песнопениях, похожих на золотые лестницы, по которым человеки могут всё ближе и ближе подходить друг к другу, так запали Гибби в душу, что он заснул с мыслями о них.

На следующую ночь Джанет разбудила мужа.

— Роберт, Роберт, — прошептала она, — послушай! Как будто ангел к нам спустился, чтобы мы знали, что Господь нас не забыл!

Роберт, не смея вздохнуть, с гулко бьющимся сердцем вслушался в темноту. Где–то в четырёх стенах их маленького домика еле слышно раздавалась прелестная песня, как будто пела большая, сильная птица или тихий человеческий голос.

— Не может быть, чтобы это был ангел, — прошептал Роберт в ответ. — Слышишь, что он поёт? Это же «Теперь, когда Нэнни моей нет со мной».

— Почему не может? — возразила Джанет. — Ты бы и сам, пожалуй, это запел после того, что говорил вчера ночью. Наверное, там на Небесах много молодых ангелов — тех, что недавно умерли, — и все они распевают про своих Нэнни, которые теперь так далеко.

— Да что ты, Джанет! Не знаешь разве, что на Небесах никто не женится и не выходит замуж?

— А я разве о замужестве говорю или о женитьбе? Ты то же, хочешь сказать, что там мы с тобой будем друг для друга ничуть не больше, чем все другие? И потом, кто сказал, что если на Небесах никто не женится и не выходит замуж, то вместо этого там нет кое–чего получше?

— Зачем же тогда Господь всё это сказал, а?

— Да потому, что пристали к Нему с расспросами, вот и всё! Он вообще ничего не стал бы об этом говорить, потому что не для того пришёл. Только вокруг собрались гордецы да умники, которые не верили ни в ангелов, ни в духов. «Коли умер человек, — говорят, — так уж и всё, мёртвым и останется!» А ещё притворялись, что в Бога веруют! Думали, загонят Господа в угол! Нашли о чём спросить — чья будет жена, когда семеро умерших мужей вместе воскреснут с ней!

— Надо, наверное, её саму спросить, — предложил Роберт. — Ей, бедняжке, больше всех досталось, пусть она и скажет!

— Хорошая, должно быть, была жена, — ответила Джанет. — если каждый из семерых захотел, чтобы она с ним осталась! Но я почему–то думаю, она прекрасно знала, который из семерых был её настоящим мужем! Ох, Роберт, что–то мы с тобой расшутились, как дети малые. Не надо смехотворством–то увлекаться, да ещё про Небеса! Знаешь, что… Ой, послушай! Ну вот, так я и знала — песенки–то больше не слыхать! Как жаворонок: пел, пел, а в гнездо слетел и сразу затих. Наверное, больше уж мы его не услышим.

На самом деле, услышав шёпот стариков, Гибби перестал напевать и прислушался. Теперь они тоже замолчали, и он заснул.

Уже несколько недель он пытался подбирать на свирели мелодии, а недавно понял, что может выводить голосом звуки разной высоты, хотя произносить слова у него так и не получалось. Вскоре он начал подражать своей дудочке.

И вот теперь он, к своему ликованию, обнаружил, что отец с матерью узнали в его тихом мычании знакомую песенку. С того самого дня он уже смелее напевал себе под нос разные песни. В скором времени он уже начал искать в небесах мелодии, чтобы положить на них стихи, которые прочёл сам или услышал от Донала.

Тем временем вокруг происходили перемены, не только в долине, но и на склонах Глашгара — особенно важные для тех, кто на собственной шкуре почувствовал сокрушающую силу и мощь ледника, соскользнувшего с горной вершины.

Томас Гэлбрайт, эсквайр, ненавидел суеверия. Но толку от этого было немного. Ненависть к суевериям не уберегла владельца глашруахского поместья от глупости и лжи. На самом деле он уже давным–давно впал в один из самых губительных предрассудков. Он начал поклоняться Маммоне — и теперь, как по скользкому склону, скатывался всё ниже и ниже. Прежде всего, он возложил всю свою веру и надежду на то, что, по свидетельству тысяч людей, уже прошедших по тому же самому пути, оказалось совершенно недостойным доверия. А потом этот глупец, чья премудрость вознегодовала, когда безвредные фантазии простых крестьян осмелились поднять свои призрачные головы в его владениях, выказал крайнее безрассудство. Он поставил на карту то, что любил больше всего на свете — даже больше, чем Маммону. Он пошёл на риск потерять уважение и одобрение своих собратьев, поклонявшихся тому же божку. Он вложил свои деньги в уэльсские золотые прииски.

Имение Глашруах было вполне приличным, хотя и не таким большим, как прежде, но мистер Гэлбрайт очень хотел восстановить его прежние очертания. Плата, достававшаяся лэрду от арендаторов, была низкой, и ему понадобилось бы много лет для того, чтобы границы поместья начали наконец расширяться. Своих средств у него было мало, а закладывать поместье не хотелось. Чтобы разжиться деньгами и скупить близлежащие земли, лэрд принялся спекулировать на бирже, но дела его шли не слишком успешно, пока однажды ему не удалось сбыть с рук большое количество акций по высокой цене и тем самым отхватить себе солидную прибыль. Его нисколько не волновало то соображение, что покупатель этих акций, скорее всего, обанкротится из–за того, что лэрд утаил от него кое–какие немаловажные сведения. Сам он счёл эту сделку вполне успешной и был готов спекулировать дальше. Пока что на вырученные деньги он приобрёл небольшую ферму, прилегающую к его владениям. Она уже давно была выставлена на продажу, но лэрд с помощью всевозможных ухищрений умудрился отложить аукцион. Эта покупка была для него особенно приятной, потому что купленная земля не только граничила с самим его поместьем, но и заполняла большую прогалину между имением и главной глашруахской фермой. Земля была прекрасная, и лэрд тут же сдал её мистеру Даффу на своих собственных условиях.

Весной дела у него пошли из рук вон плохо, и в мае он почувствовал, что пора отправляться в Лондон. Он самодовольно полагался на свою деловую жилку, и, пожалуй, во всём Гормгарнете невозможно было сыскать суеверия глупее, чем это. В Лондоне он попался на крючок к одному изворотливому господину, которому больше пристало бы трудиться не в Палате Общин, а в воровском притоне. Будучи членом парламента, этот господин ловко использовал своё влияние и возможности для того, чтобы проталкивать дутые предприятия. Он близко знался со старшим братом нашего лэрда. Этот брат и сам был избран в парламент от довольно крупного города и был человеком таких принципов, которые их приверженцы предпочитают не выставлять на всеобщее обозрение. Этим двоим понадобилось совсем немного времени и усилий, чтобы сделать Томаса Гэлбрайта бессмысленной игрушкой в своих руках, назначив его председателем одной бессовестной компании, имя которой ещё несколько столетий будут проклинать обманутые ею семьи. Поэтому всё лето лэрд провёл не дома, а в Лондоне. Он продвигал свою компанию, возлагая на неё большие надежды и изо всех сил стараясь в неё поверить, — так сказать, взбивал сливки, собственноручно снимая со своих махинаций воздушную пену. По крайней мере, он старательно убеждал других, что эта пена и есть настоящая прибыль, настоящий прирост. Служению Маммоне он посвятил всё святилище своего воображения, и поселившийся там дух ловко и хитро его разыгрывал.