С. А. Иванов - Блаженные похабы

Выживанию юродства на Афоне [496] Krelzenbacher L. Narren am heiligen Ort // Wallfahrt kennt keine Grenzen / Hrsg. L. Kriss‑Rettenbeck, G. Mohler. Munchen, 1984, S. 34—44. , видимо, способствовало русское влияние. Так, болгарин Анфим Симоно- петрит, начавший юродствовать в 1841 г., был опознан в качестве «похаба» иноками русского Пантелеймоново го монастыря [497] ΠάσχουΠ. В. О άγιο? Άνθιμο? о Σιμωνοπβτρίτη? о διά Χριστόν Σαλό? // Πάρνασσο?. Τ. 23. 1981, σ. 614. . Время от времени те или иные монахи различных афонских обителей впадали в юродство до недавних пор [498] Loch S. Athos: The Holy Mountain. New York, s. a., p. 192, pi. 17; Иеромонах Антоний. Жизнеописания Афонских подвижников благочестия XIX в. М., 1994, с. 136—138, 194—195, ср. с. 83—121. . В 1969 г. Протат Святой Горы отправил в сумасшедший дом в Фессалонике Косгаса Ангелиса, юродствовавшего в Кутлумушском монастыре. Так греческая церковь окончательно простилась с институтом, сопровождавшим ее на протяжении полутора тысяч лет.

О том, как распространялось юродство в сопредельные с Византией страны, данных почти нет. В грузинской церкви почитался некто Георгий Салос, но о нем абсолютно ничего не известно [499] GariUe G. Le calendrier palestmo‑georgien du Sinaiticus 34. Bruxelles, 1958, p. 303. . Кроме того, в одной грузинской хронике начала XIV в. единожды упомянут монах Гареджского монастыря Пимен Салос, который в царствование Димитрия Самопожертвователя (1125— 1154/1156 гг.) обратил в христианство лезгин [500] Грузинский хронограф 1207—1318 гг. / Пер. П. М. Мурадя- на. Ереван, 1971, с. 151.35. — но миссионерство, пожалуй, нельзя назвать характерным юродским поведением.

Южные славяне должны были узнать о юродстве довольно рано, как в ходе интенсивных личных контактов с Империей, так и при переводе византийских сочинений. Здесь нужно сказать несколько слов о том, какими терминами славяне описывали юродство. В отличие от амхарского, грузинского или даже латинского языков, старославянский не только заимствовал греческое слово σαλός, но и создал свою собственную терминологию.

Видимо, самым старым было обозначение буй ( буякъ, буявъ), которое употреблено в древнейшем кирилло–ме- фодиевском переводе Послания к Коринфянам (в последующих редакциях оно постепенно вытесняется словами оуродъ, оуродив, юродивый ) [501] Воскресенский Г. А. Д ревне–славянский Апостол. Вып. 2. Сергиев Посад, 1906, с. 12—15, 32—33, 40—41. . Слово буй использовалось в прямом значении «глупый», но также и в терминологическим словосочетании «юродивый Христа ради» [502] См.: Словарь древнерусского языка XI‑XIV вв. Т. 1. М., 1988, с. 323—324; Старославянский словарь (по рукописям X— XI веков) / Под ред. Р. М. Цейтлин и др. М., 1994, с. 102. , — как южными, так и восточными славянами, ср. в первой русской редакции жития Василия Нового (XII в.): «Иже оуродст’вомъ мдраго злобу победиши, ибо в соуетьном мире семъ боуи себе Ха ради сътворив’ше… посмехъ бывше…» [503] Житие св. Василия Нового / Изд. С. Вилинский. Ч. 2. Одесса, с. 518, ср. с. 831. Кроме того, древнерусский ареал имел свою специфику: здесь было в ходу слово, не пользовавшееся широким распространением у других славян, — похабь (от «хабити» — «портить»). Именно оно почти повсеместно стояло в протографе древнерусского перевода жития Андрея Юродивого, и лишь позднее в процессе переписывания и редактирования (в том числе сглаживания) текста было во многих местах заменено на оуродивъ (оуродъ). В целом, разумеется, эти два слова выступают как синонимы и взаимно заменяют друг друга в разных рукописях [504] Молдован. Житие, с. 44. . Заметим, кстати, что и μωρό? и σαλό? равно переводились и как «похаб», и как «оурод».

Однако именно слово оуродъ в конце концов стало наиболее употребительным обозначением специфического христианского подвига. Юродивый (по–древне- славянски —уродивый или просто урод [505] А. Соболевский утверждает, что в текстах до конца XIV в. встречается лишь форма с начальным^ — (см.: Соболевский А. Рец. на кн.: Булич С. Церковнославянские элементы // Журнал Министерства народного просвещения. 1894, май, с. 218), а согласно Б. Успенскому, в русских церковнославянских текстах до Второго южнославянского влияния формы уродивый и юродивый фигурируют на равных, но затем побеждает форма с ю-\ старая же форма сохраняется в связи с семантическим размежеванием (см.: Успенский Б. А. История русского литературного языка (XI‑XVII вв.). Munchen, 1987, с. 207—208). ) — это по первому своему смыслу тот, кто «родился неправильно», будь то в физическом или умственном отношении. Это слово фигурирует в переводе Пандектов Антиоха (XI в.): «Мы оуроды Ха ради» (л. 56) [506] Е. Томпсон утверждает, что впервые это сочетание встречается лишь в XII в. в Мстиславовом Евангелии (см.: Thompson Е. М. Understanding Russia, p. 123). В свете этого совершенно непонятен ее же тезис (11), будто это словосочетание появилось только в Московской Руси. ; в переводах Синайского Патерика (XI в.): «зьряще же бе акы оуродъ» (л. 79об.; л. 145); Мстиславовом Евангелии (начало XII в.): «оца нашего Сумеона оуродиваа Ха ради» (л. 202а) [507] Апракос Мстислава Великого / Под ред. Л. П. Жуковской. М., 1983, л. 274. ; Пандектов Никона Черногорца (славянская рукопись 1296 г.): «оуродъ себе створити» (л. 13; ср.: Пандекты XIV в., л. 28а) и т. д. [508] Нами использована картотека Словаря древнерусского языка XI‑XIV вв. Ср.: Старославянский словарь (по рукописям X‑XI веков), с. 805—806. В XVII в. значения разделились [509] Успенский Б. А. История русского литературного языка, с. 225. : «урод» стало обозначением врожденного калеки, а «юрод» — безумца, в том числе и притворного.

Вышеприведенными терминами не исчерпывалась славянская синонимия юродства. В древнеболгарском переводе жития Симеона используются также кальки салос и екзих (σαλός και βξηχο?), причем при первом вхождении σαλός глоссируется как «салосъ, сиречь оурод» [510] ГИМ. Синодальная, № 996, л. 367об. . В древнерусском переводе жития Андрея, где встречаются слова несмысленъ ( несмыслъ ), боголишь (боголишенъ, боголишивый), дважды употребляется и салос, а в одной переводческой глоссе сказано: «Где хощеть быти салос и езихос, иже есть похабъ и боголишь» [511] Молдован. Житие, с. 41. . В русском языке слово салос сохранилось до позднего времени в качестве книжного (ср. ниже, с. 251).

Чуть в стороне от этого синонимического ряда стоит многофункциональное слово блаженный. Оно применялось и для замены общего греческого термина μακάριο? [512] Словарь древнерусского языка, с. 222—226. , означавшего просто «святой» [513] Delehaye Н. Sanctus. Bruxelles, 1927, p. 64—-66. , и, более конкретно, для описания некоторых «тайных слуг Господа» (см. с. 51 сл.), например, Никиты Царьградского, хартулярия из одной византийской «душеполезной истории» (BHG 1322е), и, в–третьих, для обозначения ряда западных святых, вроде Иеронима и Августина (этот последний класс приравнивается к католическому статусу beatus). Но за пределами любых классификаций все равно остаются некоторые святые, вроде «блаженной» княгини Ольги. Православная церковь не имеет твердого определения для этого статуса [514] Андроник (Трубачев). Блаженный // ПЭ. Т. 5. 2002, с. 352. . Нас, конечно, интересует вопрос, почему стали называть «блаженными» юродивых, тем более, что среди множества определений это — единственное изначально позитивное. Нельзя исключить, что на «поха- бов» распространилось определение «тайных слуг». Существует также вероятность того, что «блаженными» юродивые стали в порядке аллюзии на начало Нагорной проповеди: «Блаженны нищие духом, ибо их есть Царство Небесное» (Мф. 5:3). Возможно, что это произошло из‑за особенностей самого слова «благо»: своим христианским значением оно как бы «село» на языческое. «Благое» было оприходовано христианами именно потому, что оно передавало идею самого прекрасного, что мог вообразить себе язычник — всего вкусного и жирного, и хотя семантическое развитие пошло дальше, призвук старого значения остался. Позднее слово было переосмыслено уже в христианских категориях как нечто скоромное и, далее, попросту «неправильное», «антикультурное» и т. д. — отсюда и развиваются в славянских языках такие слова, как «благая (бешеная) собака», «благовать (заниматься чем‑то предосудительным)», «кричать благим матом» и пр. Все эти значения не могут быть истолкованы как позднейшее отрицательное переосмысление юродства, а являются следами древнейшего семантического пласта [515] Страхов А. Б. Слова с корнем благ-/блаж- с отрицательными значениями в восточнославянских диалектах (К проблеме влияния славяно–византийского миссионерства на язык и культуру Древней Руси) // International Journal of Slavic Linguistics and Poetics. V. 37. 1988, p. 73—114. Ср.: Этимологический словарь славянских языков. Вып. 2. М., 1975, с. 103—106. . Если это так, значит, для двусмысленного подвига было выбрано слово, само обладавшее некоторым оттенком амбивалентности. Наконец, последняя гипотеза: в слове «блаженный» перемешались производные от двух разных корней, «благо» и «блазн». Последний имеет во всех славянских языках весьма богатую и разветвленную деривацию. Глагол blazniti в словенском значит «вести себя безрассудно, нести вздор, бредить, браниться, богохульствовать», в чешском «быть не в своем уме», в польском «делать посмешищем, компрометировать». Русское «блажить» значит не только «возносить, величать» (от корня «благо»), но и «дурить, проказить, сумасбродить, нести вздор, сходить с ума» и т. п. (от корня «блазн»). От этого корня происходят «блазенст- во» (шутовство, гаерство), «блажь», «соблазн». Нельзя не признать, что все вышеперечисленные значения весьма подходят юродивому. Быть может, по удивительной прихоти славянского языка в описании «похаба» удачно наложились друг на друга два значения, к которым и должен сводиться этот феномен.