Η. О. Лосский - Воспоминания

Школьники издают журнал. Ко мне в класс пришли однажды две девочки двенадцати и тринадцати лет и задали ряд вопросов о моей книге, говоря, что хотят поместить в своем журнале мою биографию. Недели через две они принесли мне номер своего журнала. В нем были стихотворения и статьи школьников, рисунки и моя биография.

Американская школа глубоко отличается от старой русской, а также от современной, например, французской средней школы. В современной Франции средняя школа представляет собою нечто вроде изнурительной системы каторжных работ: дети в ней подавлены обилием принудительных работ, поглощающих все их силы и даже превосходящих силы; к тому же, многие работы бессмысленны, потому что в дальнейшей жизни не будут иметь никакого значения.

В школе я получил не только свидетельство о прохождении курса ее, но еще и диплом о большом успехе моих занятий. Вскоре после этого в средине марта 1952 года я был вызван в суд на экзамен. Мой экзаменатор задал мне, между прочим, стереотипный вопрос, буду ли я в случае войны помогать Соединенным Штатам. Я улыбнулся, имея в виду свой возраст, и сказал: «Если будут военнопленные, я охотно буду разъяснять им преимущества такой демократии, как США».

В конце 1951 года из Праги получилось известие о том, что Иван Иванович Лагапин тяжело заболел тромбозом сердца и легкого. В письме ко мне он говорил, что доктора удивляются тому, какого он «крепкого корня». После года борьбы с болезнью он умер 17 ноября 1952 года в возрасте восьмидесяти двух лет. В характере Ивана Ивановича было сочетание добрых свойств русского интеллигента и английского джентльмена. Приятно поэтому думать, что пражское общество высоко ценило его. От друзей и почитателей был большой венок свежих хризантем, кроме того многие приносили букеты цветов. Отпевал его протоиерей Михаил Васнецов, сын художника Виктора Васнецова. В России он был астрономом, а в эмиграции стал священником. Он произнес доброе надгробное слово: «Мы стоим у гроба нашего дорогого и незабвенного Ивана Ивановича Лапшина. Уснул ум, вмещавший такое богатство широких и разнообразных познаний; замкнулось ухо, так тонко воспринимавшее музыкальную гармонию; умолк голос, изливавший на своих лекциях всю многогранность его эрудиции; уже не пишет рука, еще недавно создавшая книгу о русской музыке. И душа почившего должна предстать перед судом Божией Правды. Да не смущает нас мысль, что усопший не был человеком церковным. Я часто беседовал с ним и видел, что его филоооф- ски настроенный разум все время искал Бога, а сердце влеклось к Христовым заповедям. Он говорил: «Если вы не можете назвать меня христианином, то назовите христолюб- цем». А, ведь, Господь сказал Своим ученикам: «Кто не против вас, тот — за вас» (Лук. IX, 50). Сердцеведец Господь знает, — может быть, сердце почившего было и очень близко к Богу.

В душе Ивана Ивановича было много любви к красоте, добру и свету. Это чувствовала молодежь, и его ученики ценили и любили его. Как грустно, что профессор Лапшин нашел свой конец так далеко от своей кафедры в Петербурге, и гроб его не окружают многочисленные ученики и слушатели его.

Будем же молиться Всемилостивому Господу, да простит Он новопреставленному рабу Своему Иоанну все его прегрешения и сомнения и по великому Своему милосердию да сподобит его услышать небесную гармонию, и те звуки небес, которых не могут заменить никакие песни земли.

А мы сохраним в своих сердцах благодарную память о дорогом Иване Ивановиче, как о человеке, обладавшем исключительной и разносторонней образованностью и в то же время скромном и ко всем доброжелательном».

Летом 1952 года мой старший внук Николай женился на внучке священника Вельского Веронике. И Николай, и Вероника кончили курс Сорбонны. Оба они стремятся стать учеными: Николай готовится быть специалистом по истории английской литературы, а Вероника — по истории России. Николай получил стипендию для своих специальных занятий в Оксфордском университете. В апреле 1953 года у них родился сын, которому, по французскому обычаю, дали два имени: Андрей и Онуфрий. В Западной Европе и Соединенных Штатах имя Онуфрий встречается часто, однако произносится и пишется так, что нелегко заметить тожество его с нашим: по–английски это — Humphrey.

В Лос–Анжелесе есть философ культуры Gerald Heard. От него я получил письмо, что он и друг его английский писатель Aldous Huxley хотели бы побеседовать со мною о влиянии новоплатонизма на русское богословие и философию. Встреча наша состоялась в доме Heard’a. Зная, что речь будет идти о Православии, я захватил с собою книгу „Der Sinn der Ikonen“, изданную в Швейцарии моим сыном Владимиром вместе с художником Леонидом Успенским. Минут через пять после моего прихода Huxley спросил меня, кто такой Владимир Лосский, написавший книгу „Essai sur la th^ologie mystique de l'Eglise d'Orient". Я ответил, что это мой сын, и показал ему книгу „Der Sinn der Ikenen". Он очень заинтересовался ею, пересмотрел воспроизведения всех икон, и тут у нас начались такие разговоры, что мы не успели дойти до вопроса о новоплатонизме.

Впоследствии я узнал, что Heard увлекается индусским Ведизмом и принадлежит к общине сторонников Ведизма. Каж- каждые две недели он читает лекцию в Vedanta Temple.

В американских университетах есть полезный обычай: после трех лет работы профессор имеет право в течение семестра быть свободным от чтения лекций и других обязанностей. Если он пользуется этим правом, он в течение полугода получает две трети жалованья. В 1954 году исполнилось три года профессорской работы Андрея в Калифорнийском университете и он воспользовался своим sabbatical semester, чтобы поехать в Европу и там заняться в архивах нескольких госу- дерств, собирая материалы для подготовляемой им книги о Балтийской проблеме во второй половине ХУП века.

Весною в Европу едет из Америки такое множество туристов, что для получения сравнительно дешевого билета в туристическом классе на пароходе нужно заказать билет заранее за год. Такой билет у нас был и мы поехали весною 1954 года с тем, чтобы вернуться в Лос–Анжелес в феврале 1955 года. Андрей работал в архивах Лондона, Парижа, Гааги, Амстердама, Копенгагена и Стокгольма, а я жил то в Париже в семье своего сына Владимира, то в городе Tours, в семье Бориса, квартира которого находилась в здании Мшёе des Beaux‑Arts, так как он был директором Музея.

Приятно было видеть, что любовь к науке и искусству процветает также и в третьем поколении нашей семьи. Старший внук мой Николай и жена его Вероника, пройдя курс Сорбонны, жили три года в Оксфорде; он специализировался по истории английской и американской литературы, а жена его занималась историею России в ее древнейшем периоде. Старшая внучка моя Мария успешно изучала историю русского языка и литературы в Сорбонне. Старшая дочь Бориса Мария кончала лицей и тоже готовилась к серьезным занятиям в области гуманитарных наук.