Иероним Стридонтский - Творения

Никогда не осмеливался я коснуться чего–либо в твоих сочинениях. С меня довольно оправдывать свое, но чужого не хулить. Впрочем, мудрость твоя прекрасно знает, что всякий богат собственным смыслом и что детскому только тщеславию свойственно (как это имели обычай когда–то делать мальчишки) искать славы, порицая мужей знаменитых. Я не так глуп, чтобы считать за оскорбление себе, если ты не сходишься со мной в образе понимания; да и ты не оскорбишься за противоположность наших мыслей. Но то будет действительной ссорой между друзьями, если, не обращая внимания на свою суму, станем, по Персею, заглядывать в чужой чемодан. Поэтому люби того, кто тебя любит, и, будучи юношей, не вызывай старика на поле писаний. Мы имели свое время и мерились в беге, сколько могли; теперь бежать и оставлять за собой большие пространства тебе, а нам должен быть дан покой. Да, кстати (сказать с твоего позволения и не в обиду твоея чести), чтобы не показалось, будто только ты предлагаешь мне нечто из поэтов, припомни Дареса и Ентеллия и народную поговорку, что усталый бык тверже ступает ногой. С грустью диктовали мы это; о, если бы мы удостоились твоих объятий и имели возможность при взаимном собеседовании или научить чему–либо друг друга, или научиться!

Кальпурний, по прозванию шерстобой, прислал мне, с обычным безрассудством, свои проклятия, которые, как узнал я, благодаря старанию его дошли и до Африки. Я отчасти отвечал на них коротко и послал вам экземпляры этого сочиненьица: более полное сочинение я намерен послать вам при первом благоприятном случае. Я опасался при этом нарушить в чем бы то ни было правила христианского взаимного уважения, а желал только опровергнуть ложь и бред сумасброда и невежды. Не забывай меня, святой и достопочтенный папа. Смотри, до какой степени люблю я тебя, если решился отвечать тебе, не будучи вызван на это тобой, и не верю, чтобы твоим было то, что я сильно порицал бы в другом. Общий брат наш смиренно приветствует тебя.

Господину поистине святому и блаженнейшему папе Августину Иероним во Христе желает здравия.

В прошлом году, отвечая с поспешностью на приветствие, я послал чести твоей письмо через брата нашего Астерия иподиакона, которое, думаю, доставлено тебе. Теперь же через святого брата моего Президия диакона прошу тебя прежде всего вспомнить обо мне, потом — принять в свое благорасположение подателя письма, считать его за самого родного мне, помочь ему, в чем ни окажется нужда, и дать ему пропитание. Не потому прошу об этом, чтобы он при помощи Христовой имел в чем–либо нужду; но потому, что он с величайшим нетерпением жаждет общения имуществ и соединение их сочтет величайшим для себя одолжением. А зачем он отплыл на Запад, можешь узнать из его собственного рассказа.

Мы, хотя и заключились в монастыре, зыблемся то оттуда, то отсюда набегающими волнами и терпим неприятности путешествия. Верим только в Того, Кто сказал: Мужайтесь: Я победил мир (Ин. 16, 33), — верим, что при Его помощи и под Его водительством одержим победу над врагом диаволом. Прошу тебя приветствовать от моего имени святого и досточтимого брата нашего, папу Алипия. Святые братья, трудящиеся вместе с нами в монастыре в служении Господу, от всего сердца приветствуют тебя. Всемогущий Господь наш Иисус Христос да сохранит тебя, господин истинно святой и достойный удивления папа, невредимым и помнящим меня.

Господину истинно святому блаженнейшему папе Августину Иероним желает о Господе здравия.

Часто шлешь ты ко мне письма и постоянно побуждаешь отвечать на известное твое письмо, экземпляры которого, без твоей подписи, доставлены мне, как я уже писал тебе, братом Сисинием диаконом. Ты говоришь, что посылал его через брата Профутура, а потом через кого–то другого; но Профутур был возвращен с дороги, поставлен епископом и скоро затем скончался; а тот, о чьем имени ты умалчиваешь, испугался опасностей моря и отложил намерение плавать. Если это было так, то я не могу довольно надивиться, каким образом то самое письмо имеется, говорят, у многих и в Риме, ив Италии, а не дошло только до меня, которому оно как раз послано, — особенно когда брат наш Сисиний говорил, что нашел это письмо почти за пять лет до этого между другими твоими трактатами не в Африке, не у тебя, а на одном из Адриатических островов.

От дружбы должна быть устранена всякая подозрительность, и говорить с другом должно так, как бы с другим собой. Некоторые близкие мне люди и сосуды Христовы, которыми преизобилуют Иерусалим и святые места, внушали мне, что ты сделал это неспроста, но, добиваясь похвалы, молвы и славешки у людей, сделал, чтобы на наш счет возвыситься, чтобы многие пришли к мысли, будто ты вызываешь нас на спор, а мы боимся принять его, что ты пишешь как ученый, а я молчу как невежда и что наконец–то открыли человека, который заставил меня молчать и ограничил мое пустословие. А я, признаюсь твоей чести, сперва не хотел отвечать, потому что не вполне верил, что письмо было твоим, что ты, как говорится в народной поговорке о некоторых, намазал медом меч. Затем я опасался показаться дерзко отвечающим епископу, с которым нахожусь в общении, и порицать что–либо в письме порицающего — особенно когда находил в нем нечто еретическим.

Наконец, разве ты не вправе был бы жаловаться и сказать мне: «Из–за чего это? Разве ты видел мое письмо и узнал в подписи почерк знакомой тебе руки, что так бесцеремонно оскорбляешь друга и за чужое бездельничество ругаешь меня?» Итак, как писал я и прежде, или пришли то письмо, подписав его собственноручно, или перестань обижать старика, скрывающегося в келии. Если же хочешь или упражнять, или выказать свою ученость — ищи молодых и красноречивых и знаменитых, которых, говорят, очень много в Риме; они будут и в силах, и отважатся вступить с тобой в состязание, и разделят с епископом труды в разъяснении Писаний. А мне, когда–то воину, теперь инвалиду, должно только хвалить победы твои и других, а не самому с изможденным телом вступить снова в борьбу; и чтобы ты не вынуждал меня часто отвечать на твои письма, напомню тебе известную историю о К. Максиме, низложившем своим терпением юношески тщеславного Ганнибала.

Но скажу тебе лучше от Писаний: известный Верзеллий галаадитянин, предоставляя юноше сыну царские благодеяния Давида и все удовольствия, показал тем самим, что старость не должна ни искать этого, ни принимать, если предложено (см.: 2 Цар. 19, 31–39).