Нил Синайский - Творения

Ибо говорит: «Скажи ми, Господи, кончину мою и число дний моих, кое есть, да разумею, что лишаюся аз» (Пс. 38, 5). Потом уразумев, что остался он далеко позади и остающееся время жизни его несоразмерно с тем, что впереди, хотя бы от первой преграды до конца поприща, не переводя дыхания понесся он по воздуху, и, отчаиваясь в быстроте ног своих, вступает в состязание с птицами и природами высокопарящими, и говорит: «Кто даст ми криле яко голубине? и полещу, и почию» (Пс. 54, 7). Так, сколько можно было гадать, соразмеряя время с расстоянием, Давид познал, что один только способ достигнуть ему цели: поднявшись ввысь на высоту доброго жития и окрылившись рачительностию, перелететь разделяющее пространство и таким образом коснуться желаемого предела совершенства.

Глава 1. И притча о винограднике, в который в разные часы дня приходили имевшие возделывать оный, один за другим, нанимаясь с утра до вечера, как позволяло кому время, кажется согласною с сказанным доселе. Ибо все получили одну и ту же плату, все удостоились от домовладыки одной и той же чести, лучше же сказать, — последние предпочтены первым, с делавшими от утра взяв и равное количество серебра, и даже прежде их, и в этом, как иной подумает, воспользовавшись щедростью давшего, в самой же действительности прияв должную честь.

Если бы они, будучи позваны вместе с роптавшими, не послушались, а потом, раскаявшись, — последними приступили к делу, то заслуживали бы плату только за время, в которое делали. Если же, как скоро были наняты, показали усердие, почему обвинять их в непроизвольной праздности? Из последующей рачительности видна и та, какую и прежде имели бы, если бы находились при деле. Сие–то выражая, домовладыка в оправдание свое сказал тем, которые укоряли их и не радовались собственной своей чести, терзались же честию, наравне с ними оказанною другим: «Друже, не обижу тебе: не по пенязю ли совещал еси со мною? возми твое и иди: хощу же и сему последнему дати, якоже и тебе: или несть ми леть сотворити, еже хощу, во своих ми? аще око твое лукаво есть, яко аз благ есмь?» (Мф. 20, 13–15).

Сим и несправедливую обличил ревность роптавших, и показал, что благость его исполнила правду, потому что невольной вине в праздности не попустил сделаться для них причиною ущерба, принимая во внимание намерение, а не исполнение, так как праздность произошла, без сомнения, не от нерадения, а от случая. Сказанное ими: «Никто же нас наят» (Мф. 20, 7) — освобождает их от подозрения в лености, показывает, что готовы они были заняться делом, и слагает вину их бездействия на недостаток нанимающих. И если воздающий каждому по делам его делавшим одну часть дня дал полную плату, равно как и целый день проведшим в деле, то самым делом, а не словами, дал разуметь, что достойны были сего остававшиеся несколько часов до дела праздными, не по нерадению, но по необходимости, так как не было призывающего к делу. И делом благости, а может быть, и справедливости домовладыки было не оставить в ущербе тех, которым причинило ущерб время, и не попустить, чтобы уступили они преимущество, когда не имел права обвинять в непроизвольной праздности тех, которые с утра готовы были к делу и, может быть, пришедши после всех и приложив великое старание, в несколько часов совершили дело целого дня.

И то рассуждено справедливо, что совершившие дело, стоящее динария, получают не меньше динария, хотя работали и не целый день. Ибо тот, кто, нанимая их, сказал: «Идите и вы в виноград» (мой) и делайте, «и еже будет праведно», дам вам (ср.: Мф. 20, 7), дав динарий, не солгал; ибо дал, что было справедливо, и не напрасно подарил, но по справедливости соразмерил плату с трудом, а не с временем. Ибо по сей причине предпочел их прочим и за то, что равное приняли участие в деле, признал стоящими равной платы, а за то, что в краткий срок сравнялись с теми, которым продолжение целого дня давало свободу работать неусильно, как рачительных призвал первых к полученью воздаяний, чтобы и им оказанною честию, и обличением роптавших и в ленивых возбудить усердие к рачительности о добром делании. Ибо знал, что честь, оказанная одним, обратит к труду и других, из любви к славе берущихся за труд, даже превышающий силы.

О, как бессмысленна страсть зависти! Ничем не обиженные завидуют удостоенным чести, приобретение других почитают собственною своею утратою, ничего не потеряв, ропщут; благоуспешность других уязвляет их: лишаются сил и истаивают, видя, что не их хвалят, и говорят: «Сии последние, «и равных нам сотворил их еси, понесшым тяготу дне и вар» (Мф. 20, 12)»; выставляют продолжительность времени, не смея, как вероятно, в защиту свою указать на преимущество пред ними в деле; думают похвалиться тем, за что достойны осуждения, измеряют время и не рассуждают, что со временем не соразмерно дело.

Глава 2. Опаленные зноем, если делали они нерадиво и небрежно, какую пользу доставили домовладыке, требовавшему дела, а не бесполезного утомления, попечения о винограднике, а не того, чтобы напрасно тратить в нем часы целого дня? Это самое, что превратил он порядок делавших: первых сделал последними, а последних — первыми, показывает не иное что, как рачительность одних и леность других.

А если бы и те и другие показали одинаковую рачительность и сделанное ими было соразмерно времени, то имели ли бы какой благовидный предлог к ропоту, получив условленную по договору плату, хотя бы дано было другим во много крат и больше, если бы не опечаливала их зависть, огорчающая многих других, а преимущественно тех, которым больно видеть почести, возданные другим? Думаю, не стали бы они роптать, если бы работали без последних, и одни получили договоренную плату, не имея к кому выказать завистливое свое расположение.

Теперь же честь соперникам возбудила страсть зависти, которая не возбудилась бы, если бы не казались предпочтенными другие, которые, в сравнении с собственными их трудами, потрудились, судя по времени, мало; и ту договорную плату за дело, которую, если бы никто не раздражил их зависти предпочтением, приняли бы они с радостию, берут теперь с ропотом, уязвляясь единственно тем, что признаны низшими других, которые не только стали участниками в плате, но даже оказались лучшими, потому что за маловременное делание получили равноценную награду. Ты получил свое, человек! Почему же огорчает тебя другой, получивший то же? Твоя плата не уменьшена. Почему же оскорбляет тебя, что другой, по твоему мнению, получил больше твоего? Если бы не знал ты, что другой получил столько же, сколько ты сам, то с охотою принял бы привычную плату. Но поелику с тобою получил другой, твое показалось тебе малым. Не получил ты лишнего? Но и не условливался, и не ожидал получить.