Алексей Карпюк - Вершалинский рай

— Ой, а я-то все утро гадаю: к чему это сырое мясо во сне видела? Правду вы сказали, Манька, не к добру! — одобрила она прозорливость мамы. — От вы сны умеете хорошо разгадывать, ей-богу!

— Как увидишь во сне сырое мясо, жди беды, это тебе каждый дурак скажет! — поскромничала мама.

— Так оно, Манька, и вышло! Надо бежать в Грибовщину, как бы чего с ним не сделали!

— А Тэкля зачем?

— Не справиться ей, бедной, если так богомольцы взъелись! Я их знаю — такие заядлые…

— Тебе что, жить надоело? — не выдержал Салвесь.

— И правда, Химка, зачем тебе туда?! Мало тебе было игры этой? — поддержала мать Салвеся. — Посмотри, что это тебе дало, что?! С чем ушла туда, с тем же и вернулась, ничего не изменилось!

— Я только взгляну, чтобы чего-нибудь там… Я скоро вернусь!

— Беги, беги, — может, и тебе достанется на орехи! — попугал отец.

Но, как бы подтверждая ту истину, что мы порой не так дорожим человеком, сделавшим добро нам, как тем, кому сделали добро мы, Химка, конечно, советов не послушала.

Бельчане с крестом прибыли в Вершалин на рассвете. Пророк целую ночь окучивал при луне картофель, только что распряг мокрого буланчика и уже собирался идти завтракать. Здесь его отчаявшиеся правдолюбцы и схватили. Одни бельчане сразу же начали копать под липой яму, другие сторожили крест, третьи собрались в круг и в центре его поставили Альяша.

Распоряжался всем высокий и дюжий Иван Антонюк из беловежского села Масево-второе. Это он в свое время командовал сотней мужиков, вешавших колокола в грибовщинской церкви. Теперь он взял на себя обязанность добросовестно разъяснить пророку, что к чему.

— Ты, Илья, на меня не сердись, но люди кажуть, будто ты белогвардеец. Небось слыхал?! Не может быть, чтобы не слыхал, об этом только и говорят по селам! Будто капитаном был у Балаховича…

Перепуганный старик молчал, еще, может, не совсем уяснив, чего от него хотят.

— Так говорят во всех деревнях, сходи и послушай! — Иван как бы оправдывался перед другом, убеждал его. — Мы и пришли проверить. Потому — по справедливости хотим, чтобы никому не было обидно, ни тебе, ни нам, разумеешь?.. Сейчас мы тебя распнем. Если ты на самом деле святой, то тебе нечего бояться — на третий день ты себе воскреснешь, как Иисус Христос!..

— А нет — так сдохнешь на этом бревне, как паршивая собака! — не вытерпев, угрожающе сказал второй, вынимая из соломы веночек из ржавой проволоки.

— Уж об этом мы позабо-отимся! — спокойно и веско добавил третий.

— А ты как думал?! — уже с нотками скрытой угрозы подтвердил Иван. — Постоим здесь три дня, посмотрим за тобой, близко никого не подпустим!

— Пусть только попробуют сунуться! — предупредил все тот же крикун, размахивая острыми вилами. — Не то что полиции — самому пану войту из Шудялова от ворот поворот укажем!

— Стоять будем твердо! — коротко подтвердил Иван, и по голосу его чувствовалось, что так оно и будет.

Наступило тягостное молчание. На селе промычала корова, которую баба выгнала за ворота к пастухам. Два мужика в стороне деловито подсекали лопатами переплетенные, как змеи, липовые корни и выбрасывали из ямы землю, словно собирались вкапывать для забора столб. При этом мужчины ссорились:

— Говорил тебе — тут корней много!

— А где ты хотел, камней много, да и земля твердая! Подумаешь, пан какой! Лопата липовый корень режет, как масло!

— А песок как пепел, холера! Жито уже налило, ему все равно, а картошке дождь ну-ужен!.. О, тебя, падло, только и не хватало нам! Пошел вон!

Но Банадиков одноухий Шарик уже давно привык к чужим — сколько их перебывало тут! — и не испугался бельчан. Пес подошел совсем близко, осторожно ткнулся носом в сырой песок, понюхал белые отметины на корнях, разочарованно чихнул, мудрыми глазами взглянул на людей и неторопливо побежал прочь, задрав свернутый в колечко хвост.

— Аршина полтора будет! — сказал наконец второй землекоп. — Хватит, никакой черт теперь крест не свалит! Давайте, хлопцы!..

Десяток мужиков дружно подняли крест с льняным лоскутом и, осторожно приподнимая его, опустили толстый конец в яму. Тяжелый комель глухо стукнул о дно.

— Хорош! Давайте немного левее!.. Та-ак!.. Еще, еще!.. Теперь чуть назад!.. Файно, можно засыпать!..

Застучали комья земли.

— Стоп, хлопцы, сто-ой! — спохватился Антонюк. — Ногами до земли не достанет? Надо же примерить!

Мужики бесцеремонно схватили старика под мышки, потащили к кресту, примерили.

— Хватит! Еще с пол-аршина в запасе! — сказал второй землекоп. — Можно засыпать. Держи его, Иване, а то хоть он и дед, а даст тягу — вот смеху-то, холера, будет! Сколько старались!..

— Тогда хоть домой не показывайся!

— Бабы засмеют!

— Николай, а ты оттуда гляди, чтоб не перекосило его, пока засыплем!..

Мужики неторопливо стали бросать песок в яму, тщательно утрамбовывая его босыми ногами и для прочности бросая камни поближе к основанию креста. Антонюк по-прежнему крепко держал помертвевшего пророка за локоть. Свободной рукой этот здоровенный, словно орангутанг, обросший волосами, дровосек из-под Беловежи, которому впору было бороться с зубром, вытащил из кармана своей свитки молоток и новенькие, хорошо заостренные квадратные гвозди кузнечной работы — гораздо больше тех, какими куют лошадей, — показал их Альяшу и успокоил:

— Ничего, Илья, я это быстро сделаю, болеть очень не будет, не бойся!..

Казалось, взбаламутил, взбудоражил села, намутил воды, вызвал такие страсти, довел многих до страшного разорения, виноват кругом и идет, как Христос, на Голгофу по дремучей своей темноте и самодурству, — казалось, Альяш должен был упасть в ноги людям, каяться и молить о прощении. Но он молчал.

— Ты смотри — как немой! Корова язык отжевала?! — удивился тот, кого звали Николаем.

Альяш ничего не сказал и на это.

Возможно, старик и прав был, что молчал. Скажи он хоть слово поперек — и эти обозленные, обманутые люди придушили бы его еще до того, как распять на бревне.

Нет пророка в своем отечестве, басням Альяша одно сельчане не верили. Плевались, глядя на богомольцев, на крестные ходы, проклинали вечную ярмарку в своем селе, но ничего против земляка не имели. По их мнению, Альяш был не виноват, что на свете столько живет дураков. Они даже не слишком винили его и в убийстве: пьяный Юзик начал первым, а старику просто повезло. Дело, в общем-то, житейское, бывает по-разному…

Альяшу, сказать по правде, втайне симпатизировали Сколько они повеселились, посмеялись над попами, архиереями и панами всякого сорта. Кто устроил этот веселый и долгий спектакль?! Кто давал мужикам возможность подзаработать? Деревня, как ни говори, прославилась, все девки оказались на виду, ни одна, слава богу, не засиделась! Конечно, Альяш человек неласковый, суровый, все эта церковь у него на уме, но что же сделаешь, если у человека такая страсть?! Иной без меры за женскими юбками бегает, другой в бутылку глядит, третий за любовными книжечками пропадает, — а чем это лучше?..