Алексей Карпюк - Вершалинский рай

На следующий день Альяш вернулся из Гродно под охраной молодцов с двустволками. Отряд из пяти человек под командой профессионала-штрейкбрехера, бывшего рецидивиста и платного провокатора Станислава Судецкого, того самого, который прельстил когда-то Лизу Цвелах в Мелешках во время забастовки лесорубов, дал пару залпов и стал разгонять сектантов.

Прибежав в Грибовщину, наша Химка услышала эту пальбу и какое-то время ни жива ни мертва сидела в хвойничке. Только потом осторожно выползла из кустов и стала спрашивать, что происходит.

По опустевшему Вершалину в сопровождении вооруженной охраны расхаживал разъяренный Альяш, никого не признавая, и время от времени выкрикивал:

— Постреля-аю!..

Его нельзя было узнать. Придя к дому Курзы, бывший пророк объявил посеревшему от страха солтысу:

— Застрелю каждого шибздика, как паршивую собаку, если кто-нибудь ко мне полезет, и ничего за это мне не будет! Мне гродненская полиция разрешение выдала стрелять, так всем и скажи!

Степан на время потерял дар речи.

— Да напомни им, что одного субчика, который ко мне приставал, я уже укокошил!

— Переда-аст, пане Климович, переда-аст! — опомнилась первой и выручала мужа, как могла, Нинка. — Все-е сделает, как вы ему говори-те!

— И еще, — не унимался святой старец, — передай в Кринки тем ораторам, что и до них доберусь! Попищат у меня и за Максима, и за Распутина — за все им отплачу! Сам чудотворец Иоанн учил меня этому!

— Сходит, схо-одит, пане Климович! — льстиво уверяла Нинка. — Сходит Степан и в Кринки, и все передаст, и Распутину скажет!..

— А того Еноха с его шлюхой задушу собственными руками! Полиция мне в наручниках приведет!.. Вымою руки их поганой кровью!

Некоторое время Химка с Тэклей не решались и подойти к старику.

— Таким был тихим, спокойным!.. Что они с человеком сделали?! — охала Химка.

Тэкля угрожала:

— Ну, только бы мне добраться до него!..

И снова ошеломил людей дядька Климович.

Надя Чернецкая рассказывала, что очередное чудо началось у них так:

— Пошла я с кумой лен полоть, и слышим мы, как в церкви нашей что-то хрясь-хрясь… хрясь-хрясь… «Кума, говорю, бежим посмотрим, что там такое!» Прилетаем на взгорок — нет колоколов! В церковь заходим, а там полный разгром! Царские врата сорваны, престол разворочен! Свечи везде валяются, аж весь пол желтый, на стенах ни одной иконы! На гвоздях, которыми распяли Христа, висят сумки с едой! На паперти расхаживают какие-то молодые гицли в шапках, насвистывают фокстроты, а другие мужики топорами стучат за алтарем, что-то мастерят в святом месте… «Бежим, кума, — снова говорю, — поднимать народ! Тут бабки наши, матери, да и мы сами, когда маленькими были, столько работали! Сколько досок, камней на фундамент насобирали!..» Бросили мы с кумой лен — и мигом в село! Только из нашего старания пшик вышел…

Так Альяш вымещал свою злость.

Первым делом он нанял рабочих, снял колокола, отвез на Студянку и утопил в заводи. Затем забрал из церкви все атрибуты, перетащил их на Вершалинский хутор и открыл там молельню, объявив, что продает церковь на слом.

Какая-то женщина из Кринок, не говоря ни слова, выложила назначенную Альяшом сумму. Сделка сейчас же была оформлена нотариусом.

— Вот вам, падлы! Хотели — получайте! — с мстительным удовлетворением неизвестно кому пригрозил дядька, не заметив сначала подвоха.

Купчиху подослала Гродненская консистория, решившая, что на этот раз пророк окончательно погорел. Дня через два после оформления сделки Фелюсь Станкевич доложил:

— Илья Лаврентьевич, только что приезжал отец Серафим, тот молодой нахал с белыми зубами, которого ты когда-то с монахами вытурил. Отомкнул твоим ключом церковь, осмотрел, как хозяин, прикинул, где какие иконы вешать, и уехал. Завтра собирается, говорят, царские врата поднимать… Экс-пророк вскипел:

— Ах, вон вы как?! И тут длинногривые подстроили фокус?! Обманом купили? Ну, погодите же, вы меня еще не знаете!..

И скомандовал Судецкому:

— Собирай своих гавриков, Стась! Айда в Кринки к той аферистке, причешем ей кудри!..

С вооруженными молодцами Альяш ворвался к женщине, силой отнял купчую и отправился в Соколку. В уездном центре он заглянул в сберегательную кассу и перевел солидную сумму церковных денег католическим миссионерам и «Живым ружанцам». Подумал и столько же выделил на строительство белостокского госпиталя Святого Роха и нового костела в Городке.

Хорошо зная, что каждое его слово дойдет куда следует, Альяш сказал:

— Вот попрыгаете теперь, пузаны, когда узнаете! Холера вас, живоглотов, возьмет!..

Из сберегательной кассы дядька направился к Сокольскому ксендзу и предложил ему принять церковь под костел. В мире тогда пахло порохом, кардинал Хленд больше не интересовался Альяшом, дело решилось на месте. Уездный глава католического духовенства, сокольский ксендз охотно принял предложение старика и сейчас же послал декана кринковского костела оприходовать православный храм в селе Грибовщина.

Бабки и ахнуть не успели, как с куполов их легендарной святыни сбросили православные кресты и вместо них вставили католические, а в бывшую церквушку, в которую они вложили столько сил физических и душевных, с которой связали столько надежд, «Живые ружанцы» втащили холодные гипсовые скульптуры маток боских, апостолов и массивные черные сиденья из дубовых досок, а на возвышении соорудили амвон.

Теперь на свою старенькую домотканую свитку дядька Альяш нацепил блестящие польские ордена и в таком красочном виде начал выходить к людям. Без прежнего оживления, без богомольцев и колокольного звона, без этого звонкого ритма жизнь грибовщинцам показалась вдруг серой и монотонной.

— Зачем ты утопил колокола, Альяш? — спрашивали односельчане. — Разве они виноваты? Зачем церковь отдал полякам?

Дядька ни с кем в дебаты не вступал.

— Сам утопил, сам отдал! Сам и колокола достану, и церковь верну, если захочу, — мое это дело!

— Зачем же народ обижать? Ну, согрешили, как ты считаешь, перед тобой, но не все же! И разве это по-хозяйски?

— А бог как поступал? — возмутился старик. — За их грехи, окромя Ноя, всех до единого уничтожил водой!

Альяша посетила делегация баптистов из Волковыска. Делегаты вежливо поздоровались, скромно присели на лавку. Пресвитер открыл Библию и начал читать строки о людской гордыне, но старик вырвал Библию из рук пресвитера, бросил на пол и стал топтать.

— Побойся бога, брат Илья, это священное писание, его берут омовенными руками… — остолбенел тот.