Алексей Карпюк - Вершалинский рай

— Это ваша сатанинская Библия! — завизжал Климович. — Плевать я хотел на всех вас, книжники и фарисеи! Вы тоже считаете, что свою леригию имеете, баптистскую! А язык у вас наш!.. Где вы все были, когда меня попы вздумали порешить? Может, баптисты ваши заступились за брата Илью, как вы теперь меня величаете? Ха, нашли себе братца!..

Альяш выставил грудь, украшенную регалиями:

— Вот это видели? Не-е? Ну, так поглядите! А еще у меня полиция в Кринках! Теперь меня пальцем тронуть никто не посмеет! Пусть попробуют, — один такой пробовал когда-то, да уж давно и сгнил!..

И этого Альяшу показалось мало.

Внимательно следил за всем из окна и ждал команды своего кормильца платный провокатор в начищенных офицерских сапогах, галифе, обшитых «чертовой кожей», и в черных перчатках, которые Судецкий не снимал даже в жару, подражая в этом государственному палачу Матеевскому, экономам времен панщины и надзирателям над рабами. Под столетней липой стояли наготове пять его опричников с зараженными дробью двустволками.

— Стасик, а ну, пальни по этим шибздикам! — даже не повернув головы, фистулой крикнул Альяш.

Во всю глотку, точно командуя батальоном солдат, Судецкий гаркнул:

— Товсь!..

Когда щелкнули курки и пять сдвоенных стволов уставились в небо, Судецкий взмахнул черной перчаткой:

— Пли!

Летнюю тишину разорвал оглушительный залп. С липы посыпались зеленые листья. С непостижимой быстротой баптисты оказались на улице и понеслись по ней, как подхваченные вихрем, а старик кричал вслед:

— Еще и собак натравлю!

Теперь Климович решил расправиться с теми «апостолами», которые не убежали сами.

К тому времени Регис основательно устроился в Грибовщине. Некоторые его поклонницы покупали у хозяйки не только кожуру от яичек, съеденных Регисом за завтраком, но даже воду, в которой мылся отставной отец дьякон. Разодетый в пух и прах беспатентный лекарь припадочных девиц имел привычку ходить с суковатой палкой из можжевельника, гладкой, как кость.

Альяш встретил его на улице. Не будучи дипломатом от рождения, старик обратился к Регису с неуклюжим, плохо скрываемым ехидством:

— Ну, Николай Александрович, где твоя Библия про Климовича, все еще печатается?

— Печатают, отец Илья… — неуверенно, с наигранной бодростью подтвердил тот, еще не понимая, куда гнет Альяш, но на всякий случай посмотрел — далеко ли Судецкий?

— А-а, как долго твои печатники копаются!..

— Типографии теперь загружены заказами, отец Илья…

— Толстая будет, наверно?

— Немалая!

— И я говорю. С рисуночками?

— Есть немного.

В напряженном молчании оба смотрели друг на друга.

— Смотри, какая палочка у тебя файная! А ну, покажи! Как она в руке, удобная?.. Говорят, каждая палка имеет два конца, правда?

— Сухой можжевельник, отец Илья, железу не уступит! А легкий, как тростник. — Растерянный Регис протянул палку.

— Не уступит, говоришь?!

Альяш хряснул по голове бывшего дьякона так ловко, что тот не успел увернуться.

— Ты научил Еноха обокрасть меня?!

— Отец Илья…

— Знаю — ты! Он до этого не додумался бы, ты всегда падок был на золото! Вон из Грибовщины, падло! Вон, собака ненаедная!..

Регис побежал, а старик гнался за ним, охаживая палкой и приговаривал:

— Вон, проходимец! Выродок паршивый! Христопродавец! Цацалист!.. Думаешь, не знаю, что тебя архиереи подослали?! Стасик, загони ему дроби в зад!

Явившийся из-за угла ближней хаты, откуда следил за происходящим, Судецкий лихорадочно стаскивал с потной руки перчатки. Так и не стащив, крикнул:

— Товсь!

И, справившись наконец с перчаткой, взмахнул ею:

— Пли!

С диким кудахтаньем брызнули во все стороны разноцветные куры. Насмерть перепуганные матери начали хватать с улицы ребятишек и бросились в сени.

Так же выгнал Альяш из деревни Бельского, больного Ломника и всех остальных. Регис подался на Брестчину и в Жабинке открыл свою секту. Ломника, пролежавшего с месяц в белостокской больнице и так и не оправившегося от побоев, сыновья забрали домой. В Михалове на могильном памятнике в виде дуба с усеченными ветвями Павел Бельский написал ему эпитафию:

ЗДЕСЬ ПЛОТНО УСНУЛ

И ТЕЛОМ В ПРАХ ИСТЛЕВАЕТ ПАСТЫРЬ

ВСЕХ ПРАВЕДНЫХ ОВЕЦ

Похоронив друга, Бельский уехал в Гродно и поступил на службу в похоронную фирму пана Лютеранского — составлять тексты для памятников. На католическом кладбище в Гродно еще и теперь можно прочитать перлы его творчества. Например, мужику, которого забодал бык, Павел посвятил такие слова:

Przez byka róg

Powalał Cię, do chwały Bóg!

Oi, byku ty, byku!.. [39]

Мирон-«архангел» уехал в свои Телушки и занялся пчеловодством [40].

Покончив с церковью и своими помощниками, Альяш не успокоился. Угрожая неизвестно кому, он кричал:

— Нехай они все подохнут, нехай гниют недостойные меня! Нехай все станет прахом, в пыль рассыплется, дымом пойдет, раз не умеют меня ценить!..

Он нанял в Соколке уездного, а в Белостоке окружного адвокатов. Сначала юристы давали бой тем богомольцам, кто требовал у Альяша свои деньги, отданные в канун «конца света», а потом от имени Альяша законники затаскали людей по судам.

Коровы Банадика Чернецкого потоптали грядки клубники на территории Вершалина, и мужика, который выручал пророка из беды, сокольский суд приговорил к штрафу. Хорошо, что шудяловский войт, приняв во внимание бедность подсудимого, заменил штраф пятью сутками ареста. Положив в торбу хлеб с салом, Банадик отправился в Кринки отбывать наказание.

Умерла внучка Альяша. Покойницу несли через село та кладбище, и два парня при этом посмеялись над чем-то. На следующий день Иван Чернецкий с другом были вызваны в суд и оба получили по три месяца тюрьмы.

Федор и Александр Голомбовские из-за чего-то повздорили с Тэклей. Альяш выскочил из дому и обругал братьев матом. Старший сказал:

— Вам-то, дядька, грех язык поганить! Вы же святым были, вас на иконах малевали!..

Потащили в суд и братьев.

Наша Химка наконец получила долгожданную весточку от детей. Вместе с письмом в конверте пришла из Советской России фотография бравого летчика с кубиками на петлицах. Не помня себя от счастья, отцова сестра несколько дней не ела и не спала, молилась на фотографию, показала ее всем страшевцам.

Польская пресса подробно сообщала, как русские летчики воюют в Испании. Симпатии редакторов были на стороне генерала Франко, и газеты, не жалея красок, расписывали, как там пачками сбивают русских, как горят их самолеты. Химка вдруг вбила себе в голову, что и ее сын за Пиренеями, оттого так долго не писал.

Тетка примчалась в Грибовщину, дала фотографию Альяшу и попросила:

— Помолись за него, святой отец, пусть не тронет его пуля проклятого фашиста! Посмотри, какой он у меня красавец! Нечем было кормить в разруху, не рос, болезненным был, а как похорошел!.. Помолись, отец Илья, у тебя рука легкая, я знаю! Его Яшкой зовут, а фамилию можешь не упоминать, дева Мария знает и так! И ты, господи, веси! — вскинула Химка на лоб три пальца. Старик взбеленился: