Джеймс Кугел - Как быть евреем

Была еще и проблема языка. Они хотели говорить на иврите, но всегда при этом удивлялись, что есть евреи, которые хотя бы немного не говорят на идише, — и кое-кто удивляется по сей день. Но иврит, на котором они говорили, — разве это иврит? Это не был язык Библии или Мишны. Слова как будто взяты оттуда, но вся структура предложения, ритм языка и даже привычные для нас значения слов звучат почти незнакомо. А хуже всего с произношением, когда вместо раскатистого «р» появляется германское гортанное и одинаково выговаривают совершенно разные буквы — «хет» и «каф», «алеф» и «айн», «тет» и «тав». Позже я понял, что это совсем не случайно: на иврит наложилась фонетика идиша. В современном иврите нет звука, который уже не существовал бы на идише. Но даже это не было бы так печально, если бы они дерзко не высмеивали наше произношение! Наверное, я слишком резок…

Ю.Л.Нет-нет, продолжайте.

Д.Д.Так я закончил. На самом деле вне контекста все эти проблемы не так понятны. Это был довольно напряженный период, вызванный не столько внешними политическими угрозами, сколько труднейшей задачей принять новый огромный поток иммигрантов, при том что у большинства из них ни копейки в кармане. Кое-кто из старых израильтян терпеть не мог новых иммигрантов, и это неудивительно, поскольку, как правило, репатрианты не испытали тягот довоенного периода или Войны за независимость. Столкнувшись с массовой эмиграцией и предвидя ее возможные тяжелые последствия, европейские евреи постарались сделать население страны единым целым. Прежде всего они попытались разрушить традиционные общины и национальные группы, рассредоточивая иммигрантов по разным местам и превращая их в «израильтян». Но европейцы не понимали очень серьезной проблемы: тем самым они уничтожали многое из того, что определяло саму суть иммигрантов, делало их самими собой. И надо сказать, в целом они преуспели в этом. Сейчас в Израиле много говорят по радио и телевидению о «сефардской культуре» и важности «восточного наследия», но правда в том, что большая часть этого наследия уже размыта. Иврит все тот же, что и раньше, но дети иммигрантов-сефардов уже говорят на нем так же, как дети европейцев, — то есть с тем же ужасным акцентом. Сефардские общины, как и любые ближневосточные общины, провозглашают добродетелями уважение друг к другу, достоинство и скромность. Но эти качества трудно укреплять в свободном от условностей, суетном, самоуверенном обществе; их отвергло молодое поколение, приученное смотреть на родителей в лучшем случае как на неудачников и безнадежно устаревших людей.

Ю.Л.Теперь я понимаю, почему некоторые иммигранты захотели уехать из Израиля.

Д.Д.Понимаешь? И все же, признаться, я жалею, что уехал. Хотя эти проблемы и существовали, их не меньше и в России. Но я определил для себя общее правило: недостатки Израиля довольно легко перечислить, а его не вполне очевидные преимущества порой ошеломляют. Это я и хотел сказать, Юра. Не смущайся нахальством израильтян или чем-то еще. Не смущайся даже в том случае, если объявишь (а это вполне возможно) о том, что собираешься остаться в Израиле и стать их соотечественником. После этого многие пусть формально и одобрят твое решение, но будут глядеть на тебя косо — ведь они сами не знают, что значит жить в Израиле, хотя и живут там. Поэтому, когда тебя спросят, почему ты хочешь остаться, отвечай: из-за помидоров.

Ю.Л.Помидоров?

Д.Д.Они там очень вкусные. И не только помидоры там великолепные, но и оливки, и послеполуденное солнце — совсем не такое, как здесь. То есть здесь солнечный свет тоже бывает порой чудесным, порой нежным, даже волнующим… Но там солнце очень, очень яркое — и если сравнивать, то солнечный свет в России кажется бледным и слабым. Слепящая желтизна раннего иерусалимского утра каждый день сменяется белизной, а ближе к закату — медно-золотистым цветом, заливающим все вокруг. Очень впечатляет… Юра, когда ты поедешь туда, помни именно об этом и забудь все остальное.

Ю.Л.Но еврейский народ, еврейское государство…

Д.Д.Ну да, конечно… И все же, судя по моему опыту, в Россию возвращаются сионисты, а в Израиле остаются любители помидоров. И мне хотелось бы, чтобы ты там остался, если решишься.

Ю.Л.Да.

Д.Д.И еще одно. Не забывай там, что ты русский еврей.

Ю.Л.Странно, ведь вы ничего особенно хорошего о России не говорили.

Д.Д.Возможно, но едва ли это противоречит всему тому, что я говорил раньше. Я как-то объяснял, что вижу в тебе больше, чем просто Юрия Левакова. Я вижу поколение за поколением возвращающихся в Европу и глубины европейской еврейской истории, в те же города и городишки, населенные предками сегодняшних израильтян. В какой-то момент (на самом деле не так давно) твои предки перебрались в Польшу, а потом оказались в России, тогда как предки сегодняшних израильтян отправились в Палестину. И то, и другое решение было вызвано практическими соображениями, и потомкам не следует похваляться тем, что они родились в одном или другом месте.

Ю.Л.Не улавливаю вашу мысль.

Д.Д.Хотя в нынешнем израильском обществе и достигнуто некое единообразие, не чувствуй, будто обязан — а так, несомненно, и произойдет — походить на окружающих, словно это узаконивает твое пребывание там. Быть русским евреем вполне достаточно. И пожалуйста, объясняйся на иврите со своим московским выговором и будь самим собой в тысячах других случаев — даже если идешь против течения.

Ю.Л.Понятно.

Д.Д.То же касается и серьезных вещей, хотя здесь я не боюсь за тебя. Ты теперь знаешь, что такое быть евреем — о нашей Алахе и мишкане сердца, что значит пребывать в кдуша, что такое наши молитвы, Шабат и праздники. И прежде всего — что означает обратиться всем сердцем к Б-гу как Он есть, «любить Его и служить Ему всем сердцем твоим и всею душою твоею». Это важнейшие моменты; надеюсь, каждый из них найдет в тебе живой отклик.

Ю.Л.Да.

Д.Д.Хорошо. Тогда пожелаю тебе только успеха. Может, еще по стаканчику чачи? И даст Б-г, мы с тобой еще встретимся здесь, а может, и там. А пока — лехаим!

Когда в течение нескольких лет я читал университетский курс, время от времени ко мне обращались студенты. Начиная издалека, они осторожно задавали мне вопросы, которые сводились к одному: «Что значит жить согласно традиционному еврейскому образу жизни? И почему сегодня кто-то с готовностью принимает на себя обязанности, налагаемые таким образом жизни, требования Шабата, кашрута и т. д.?» Я помню эти беседы во всех деталях, и особенно растерянность, которую испытывал, пытаясь сформулировать ответ. Разумеется, есть много книг, разъясняющих, как следует соблюдать еврейские законы и традиции; в других книгах рассказывается об истории и развитии иудаизма. Сначала я пытался отослать студентов к этой литературе, но позже был вынужден признать: все то, что им хотелось выяснить, не носило столь специального характера и в то же время было более личным, чем они могли найти в книгах. Моих собеседников волновала примерно та же проблема, над которой размышлял Д.Д., — что такое принадлежать «к еврейству»? Хотя эти студенты и родились евреями, а некоторые даже получили элементарное еврейское образование, до последнего времени они не имели ни малейшего представления о том, что значит быть евреем, не понимали, что такое еврейский образ жизни и как ему следовать в современной Америке — почему иудаизм в Америке такой, какой он есть, и почему он таким стал. Теперь же, получив минимальные представления, некоторые из них пришли к необходимости больше узнать об иудаизме.