Сборник статей - Ответственность религии и науки в современном мире

Итак, что нам следует думать о детях? Есть ли у нас моральное оправдание не заботиться о них, эксплуатировать их и даже убивать ради блага нашего общества? Проблема прав детей имеет долгую историю. Не считать ребенка реальной, полноценной, личностью – это не новшество нашего времени. Совсем наоборот. На самом деле только в последний век дети обрели непосредственные фундаментальные права. В Древней Греции дети считались собственностью своего отца, без всякого независимого морального статуса. Хотя их принадлежность к роду человеческому была признана и защищена – отсюда благополучие и образование детей было очень важным аспектом жизни древнегреческих городов-государств – в некоторых районах Греции убийство новорожденных было общей практикой и использовалось в целях как ограничения рождаемости, так и евгеники. В Спарте, где господствовал идеал физической силы и здоровья, дети, рожденные с каким-либо физическим уродством или умственно неполноценные, уничтожались – их сбрасывали со скалы. В других государствах, таких как Фивы и Афины, нежеланных детей относили в горы и оставляли там умирать [237]. Римляне причисляли своих детей к категории « res » («вещь»), наряду со своими женами, рабами, одушевленным и неодушевленным имуществом. В эпоху Просвещения такие философы, как Вильям Годвин и Жан-Жак Руссо, рассматривали детей как будущее общество и начали переоценивать их фундаментальные права, однако, только в 1989 году стандарт прав детей был обобщен в едином правовом документе и одобрен международным сообществом.

Законные права и фундаментальные права не всегда совпадают. Законы установлены для того, чтобы защищать фундаментальные права, однако существование законных прав не обязательно меняет природу нравственного статуса их субъекта. Законы, защищающие право детей на жизнь, не подразумевают того, что дети суть личности, по крайней мере в описанном выше смысле. Вот почему большая часть их прав законно рассматривается как обязанности их родителей или государства. Тем не менее нам необходимо отметить, что родители считаются не собственниками детей, но их опекунами. Например, родитель не имеет права продать или даже отдать своего ребенка на медицинские и другие эксперименты. Родители лишь управляют жизнью своих детей до тех пор, пока они не вырастут настолько, чтобы делать это самим. По причине своего юного возраста и ограниченного умственного развития дети не могут решать за себя и защищать свои права и привилегии. В обществах, где личности с нравственной точки зрения считаются выше, чем неличности, фундаментальные и законные права неличностей неизбежно отодвигаются на второй план по сравнению с правами личностей. В данном случае опять же жизнь ребенка не может считаться более ценной или такой же ценной, как жизнь взрослой личности. Все же считается безнравственно беспричинно убить ребенка, особенно в том случае, если есть личность, которая о нем заботится. Тем не менее, согласно секулярной этике, если нам придется выбирать между жизнью ребенка и жизнью личности, приоритет придется отдать взрослой личности.

Похоже, что с точки зрения секулярной этики, случай с человеческим зародышем разрешается еще проще. Человеческий плод, особенно на ранней стадии беременности, вообще не является объектом нравственного внимания, оказываемого личностям. Они подпадают под категорию растений или органического вещества. Печень, например, не является носителем морального статуса какого-либо уровня – это просто орган, не имеющий иного значения. Разумеется, было бы безнравственно повредить печень, когда имеется некто, кто нуждается в органе для пересадки. Однако безнравственность такового деяния заключается не в повреждении печени как таковой, а в невозможности спасти жизнь личности. Как заявляют секулярные моралисты, то же самое нам следует думать и по поводу нерожденных младенцев. Человеческий зародыш – это не более чем сгусток клеток. Это, конечно, живое существо, но не более чем амеба или вирус. Они взаимодействуют с окружающей средой, но не на более высоком уровне, чем дерево или другое растение. После 18–20 недель беременности младенца можно считать разумным существом, однако опять-таки их разумность – не более чем разумность цыпленка. С введением же в практику внематочного оплодотворения даже различие между зародышами, находящимися в матке и находящимися вне матки, стало не таким уж радикальным. Независимо от того, пребывает ли зародыш в утробе матери или в пробирке, его будущее полностью зависит от желания его попечителей.

Нерожденных младенцев можно уничтожить или абортировать. Их можно использовать для исследований или в терапевтических целях. Нет никакой необходимости оправдывать убийство нерожденного младенца, покуда эти действия или эксперименты не представляют никакой угрозы для жизни и благополучия личностей. Эта точка зрения, по-видимому, находится в связке с легализацией абортов и обилием в западных странах «абортивного материала». Аборт может быть произведен по требованию женщины практически на любом сроке беременности, и нежеланные зародыши выбрасываются уже по крайней мере пять или десять лет. В некоторых странах принят закон, разрешающий исследования на человеческих зародышах, даже несмотря на то, что обещанные от этого блага все еще расплывчаты и неопределенны. И разум, и чувства (по крайней мере, чувства, отделенные от каких бы то ни было метафизических претензий) поддерживают убеждение в том, что клетки, даже представляющие собою человеческий зародыш, не могут быть рассматриваемы в качестве носителей каких бы то ни было фундаментальных прав.

Зачатие не считается началом человеческой жизни просто потому, что жизненный цикл никогда не кончается. Человеческий сперматозоид и человеческая яйцеклетка, когда они сливаются, уже образуют жизнь, причем жизнь человека. Зачатие также не считается началом отдельной человеческой жизни. И не всегда случается так, что оплодотворенная яйцеклетка приводит к созданию нового человеческого существа. Во время беременности может произойти все что угодно. «Оплодотворенная яйцеклетка может перерасти в раковую опухоль, которая будет угрожать жизни матери. Мы же не считаем бородавку отдельной личностью. Даже если мы рассматриваем “удачное” зачатие, мы знаем, что зигота в конце концов разделится на зародыш и трофобласт (?). Зародыш вырастет и превратится сперва в плод, затем в младенца, а трофобласт превратится в плаценту и пуповину, через которую будет поддерживаться жизнь плода вплоть до дня появления младенца на свет. Затем плаценту и пуповину выбросят. Здесь важно отметить, что “трофобластные ткани являются живыми, человеческими, и имеют тот же генетический состав, что и плод”». [238]Еще одна возможность: зигота может разделиться надвое, и из нее сформируется не один, а два ребенка. Кроме того, если мы посмотрим на физиологию и нервную систему зародыша, даже на поздних сроках беременности, когда он становится младенцем, мы увидим, что он ничем не отличается от любого представителя животного мира. Более того, тот факт, что он имеет человеческое происхождение и потенциально может превратиться во взрослую человеческую особь, не может добавить никакого веса в его моральный статус. Как мы уже видели выше, секулярная нравственность не признает видовых различий. В обществе, где ценится равенство, происхождение не должно давать привилегий существам, не обладающим признаками личностности. К тому же довод о потенциальной возможности стать личностью никак не служит гарантией безопасности жизни нерожденного младенца. Как и в случае с новорожденными, отношение к А как к Х, когда А всего лишь имеет возможность стать Х, считается с рациональной точки зрения неоправданным. И в случае с зародышем его возможность стать взрослой полноценной личностью меньше, чем у ребенка, а путь, который он должен для этого пройти, длиннее. Следовательно, манипуляции, использование и уничтожение человеческих зародышей, бесспорно, с нравственной точки зрения разрешаются.