Сборник статей - Ответственность религии и науки в современном мире

Дарвинизм можно назвать четвертой опорой (методологической) марксизма [276]. Не случайно Маркс хотел посвятить свой «Капитал» Чарлзу Дарвину, то тот отказался. Он хорошо понимал всю условность своей умозрительной теории происхождения видов и не отрицал роли Божественного провидения в формировании сложнейших жизненных форм. Он признавал и главные доводы против его гипотезы: отсутствие ископаемых промежуточных видов («недостающие звенья в цепи эволюции»), невозможность эволюционного (то есть постепенного) происхождения, например, глаза. Он писал: «Есть величие в этом воззрении на жизнь с ее различными силами, изначально вложенными Творцом в одну или незначительное число форм; и между тем как наша планета продолжает описывать в пространстве свой путь, согласно неизменным законам тяготения, из такого простого начала возникли и продолжают возникать несметные формы, изумительно совершенные и прекрасные» (заключительные слова «Происхождения видов», 1859 / Рус. пер., 1952). А в «Автобиографии» он признавался, что перед лицом сложности и необъятности Вселенной, в которой трудно видеть результат слепого случая, он вынужден обратиться к Первопричине, «которая обладает интеллектом, в какой-то степени аналогичным разуму человека».

Но пришедшие на смену бодрые дарвинисты-эпигоны абсолютизировали его гипотезу, объявив ее научно доказанной теорией. Очень характерно, что дарвинизм поначалу поддерживали не столько биологи, эмбриологи и генетики, сколько материалистически мыслящие политики и «прогрессивно мыслящая» общественность. Прямое и косвенное значение дарвинизма (как биологического материализма) для нацистской и коммунистической доктрин в виде социал-дарвинизма (как расовой и классовой селекции) хорошо известно. Почему бы не помочь естественному отбору искусственным отбором, ускорить, так сказать, процесс, как это делается при гибридизации (евгеника для животных и растений)? То есть добить слабого как непрогрессивного? Устроить что-то наподобие инкубатора, где «ученые будут отделять “прогрессивных” особей от ”непрогрессивных”»?

Микроэволюция (а точнее адаптация «внутри» вида) имеется, но макроэволюцию (межвидовую) никто, повторим, никогда не наблюдал. С помощью фальсификатора Э. Геккеля женщины получили научную индульгенцию на совершение абортов. Ведь в утробе убивается якобы не человек, а какой-то моллюск или зверушка. Ежегодно в мире совершается около 50 млн абортов. Конечно, можно сказать, что наука не отвечает за применение своих открытий. Но это лукавство. Этика должна быть неустранимым элементом научной деятельности. В этом собственно и состоит ответственность ученого.

С церковной точки зрения ситуация для сторонников эволюционизма усугубляется тем, что все высказывания святых отцов ясно свидетельствуют в пользу параллельного существования всех живых существ (как это имеет место и сегодня). Учитывая важное место святоотеческого наследия в православии, было бы легкомысленным объявлять это мнение ложным. Учебник по общей биологии для 10–11-х классов, не придерживающийся дарвинистской гипотезы, недавно издан по благословению Патриарха Алексия II. В составлении учебника участвовали 3 доктора и 4 кандидата различных естественных наук.

Так исторически сложилось, что эволюционизм стал ассоциироваться с атеизмом, а креационизм – с религией, что атеизм ассоциируется с наукой, которая претендует на самодостаточность своих описаний. А поскольку никому в голову не придет отделять государственные школы от науки, то атеизм как мировоззрение продолжает попутно проникать в школы. Религия же отделена от государственных школ, что косвенно предполагает и отделение от креационизма (гипотезы о сотворении мира Разумным началом – Богом). Но научный креационизм, кроме декларативной, мог бы выполнять сугубо критическую, не связанную с религией, функцию по отношению к эволюционизму, который часто бывает не столь научным, как он сам себя представляет. Именно это сегодня утверждают в США сторонники научного креационизма. Дискуссии на эту тему продолжаются.

Существует также как бы компромиссный вариант происхождения живого: это направленная эволюция, или номогенез, в терминологии академика Л. С. Берга. Сегодня многие эволюционисты фактически, хотя и молчаливо, придерживаются именно гипотезы направленной эволюции. «В настоящее время можно считать доказанным, что превращения одного вида живых организмов в другой в природе не происходит», – утверждает современный автор солидного журнала. [277]

Согласно Библии, тварные стихии земля и вода наделяются Творцом творческими потенциями: «Да произведет земля зелень, траву, дерево…; Да произведет вода пресмыкающихся, душу живую…» (Быт 1 гл.). Таким образом, Творцом предусмотрена некоторая относительная самоорганизация материи, что соответствует концепции направленной эволюции.

Существует также точка зрения, что ученому якобы полезно быть атеистом, так как в этом случае он будет естественное объяснять через естественное. Стихийно именно этот подход преобладает. Согласно принципу Оккама (не умножать сущности без необходимости), это методологически полезно. Но в этом случае есть опасность не увидеть чего-то главного, духовной основы жизни.

Сегодня все же представляется, что теорию «разумного дизайна», в отличие, например, от гипотезы «вечного двигателя», научными методами опровергнуть невозможно, как невозможно опровергнуть существование Бога.

КРАТКОЕ СОДЕРЖАНИЕ.

Влиятельные социологи, такие, как Ульрих Бек и Энтони Гидденс, известны тем, что противопоставляют свойственную предшествовавшему так называемому модерну историческому периоду покорность божественному промыслу, «модернистское» стремление к контролю над реальностью и «позднемодернистское» осознание опасности бытия. Однако эта крупномасштабная картина одновременно и примитивна, и ложна, так как существующие угрозы часто представляют собой смесь опасностей, исходящих от природы и от самого современного человека. Соответственно, позднемодернистские общества продолжают с озабоченностью следить за внешними рисками (такими, как цунами), в то же время надеясь на то, что с помощью технологий справятся с последующими кризисами; выходит, сегодня налицо и «домодернистское», и «постмодернистское» отношение к возможным опасностям. Более того, Бек и Гидденс упустили из виду, что созерцательные религии продолжают питать нервозные настроения среди граждан, живущих в гиперсложных обществах. Осознание опасности жизни возникло еще в эпоху Ренессанса и усилилось с развитием протестантского богословия. Как только люди утратили уверенность в жизни, которую обеспечивал закон и церковные обычаи, новой основной ценностью перед лицом неведомого будущего стало «доверие» (мужество, ответственность), бытовавшее среди верующих. В начале «нового времени» (так называемого модерна) спасение понималось как «настройка» человеческой свободы на божественный промысел, который сам по себе был источником неопределенности.