Венделин Кнох - Бог в поисках человека

С точки зрения Нового Завета совместное рассмотрение творения и спасения в Иисусе Христе расширяет наше поле зрение и позволяет включить в него не только Израиль, но и все человечество. «Всех людей сделайте моими учениками, крестите их во имя Отца и Сына, и Святого Духа». Всеохватному характеру совершаемого Иисусом Христом дела спасения отвечает объемлющая мир и время любовь Бога, который в конце времен станет «всем во всем». Если в Послании к Колоссянам сказано, что Христос есть основание и цель творения (ср. Кол 1, 15–17), то, тем самым, лишь ясно выражено то, что подчеркивает и Откровение, называя Христа «первым и последним , началом и концом, альфой и омегой» (От. 1, 17; 22, 13).

Самооткровение Бога как эсхатологически-властной любви достигает своей окончательной исполненной непреходящего значения конкретности, в крестных муках Иисуса Христа . Воскресшего можно было узнать по его ранам. Отсюда становится понятно, чт о имеет в виду Ганс Урс фон Бальтазар [196], когда пишет: смерть Бога на кресте есть «источник спасения, откровения и богословия». Крест ведет к эсхатологическому завершению, поскольку он и по воскресении Иисуса Христа остается богооткровенным знаком спасении, при помощи которого сила Святого Духа вовлекает свидетелей (мучеников) в план спасения и, тем самым, зачинает историю народа Божия, т. е. Церкви. «Откровение как исполнение означает с точки зрения открывающего: “Откровение в силе и величии”; с точки зрения человека это – “встреча лицом к лицу”, “познание, подобно [тому] как я познан”» (1 Кор 13, 12) [197]. Тем самым, мы затронули тему антропологической релевантности.

{84} Там, где антропология становится темой богословия, также необходимо основательно исследовать свидетельство Св. Писания. При этом его толкование не должно упускать из виду того обстоятельства, «что здесь все антропологически релевантные положения формулируются в горизонте истории спасения как откровения Божия, в котором человеческая автономия предстает как теономия и в котором история человечества, начавшаяся после сотворения мира из ничего, достигает своего завершения, существенно превосходящего любое внутриисторическое самоистолкование человека» [198]. Это означает, с другой стороны, следующее: «Поскольку богословие […] имеет своим предметом Божественное откровение, а оно, в свою очередь, обращено к человеку и нацелено на его единение с Богом, откровение, т. е. Его личное сообщение, достигает своей глубинной цели только при условии, что оно затрагивает человека, что человек его воспринимает и на него откликается» [199]. Таким образом, нельзя отделять человека от события откровения, и поэтому он – не только тема богословия (materialiter), но и его содержательная цель, его объект (formaliter) . Стало быть, антропология принадлежит богословию, есть составная часть его горизонта. Но точно так же верно и обратное: богословие образует фон антропологии. Человек, сотворенный по «подобию Божию», предопределен действительностью этого творения к роли восприемника откровения (как само-сообщения Бога), он – тот, кто «слышит слово» Божие. Во всяком случае, необходимым образом систематизированное обсуждение проблемы человека не должно упускать из виду то обстоятельство, что все, что с богословской точки зрения надлежит сказать о человеке, реализуется всякий раз только конкретно. Также и богословский горизонт для антропологии в горизонте богословия творения устанавливается всякий раз заново там, где человек в своей конкретной ситуации и его подобие Богу мыслятся с точки зрения реальности творения. Общезначимое удостоверяет свое значение в каждом отдельном случае. Отсюда также становится понятно, почему Иисусу Христу отводится такое уникальное, неповторимое и ни с чем не сравнимое место в антропологии. Присущее каждому человеку свойство быть подобным Богу в Иисусе Христе достигает своей полноты, поскольку всякий взгляд {85} на Христа заключает в себе в некоей опосредованной непосредственности заодно взгляд на Бога. «Я и Отец – одно» (Ин 10, 30).

Тем самым, образу человека присуще некое глубинное значение, о котором сообщает Св. Писание. Во-первых, надлежит помнить, что человек есть существо личное в целостном единстве тела, души и духа (ср. Быт 2, 7 и 1 Фес 5, 23). И именно таким образом человек есть личность. «Только там, где присутствует дух, можно говорить о личности» [200]. Это свойство быть личностью выражается в свершениях разума и свободы (ср. историю грехопадения, Быт 3, 1–8), в языке и культуре. – Наряду с этим выходит на свет еще один элемент, который, согласно свидетельству Св. Писания, является для человека конститутивным: человек – существо социальное . «Не хорошо быть человеку одному» (Быт 2, 18). Для-себя-бытие человека есть, вместе с тем, всегда бытие-для-другого, что обосновывается в истории творения тем обстоятельством, что Бог сотворил мужчину и женщину, обладавшими равным личным достоинством и дополнявшими друг друга в союзе любви [201]. Взгляд возвращается от действительных обстоятельств жизни к Богу, сотворившему человека по своему образу (ср. Быт 1, 27). Что означает это фундаментальное положение? «Поскольку образ предполагает как сходство, так и различие, это положение означает с точки зрения отношения между Богом и человеком, что человеку присуще подобие, но никак не равенство Богу: в подобии заключено величие человека, различия обозначают его ограниченность» [202]. Говорить о величии человека означает указывать на его духовность и его господствующее положение на земле. Человек должен творчески обустраивать землю, подражая при этом Богу как творцу и господину мира. «Плодитесь и размножайтесь, и наполняйте землю, и обладайте ею, и владычествуйте над рыбами морскими и над птицами небесными, и над всяким животным, пресмыкающимся по земле» (Быт 1, 28: ср. Пс 8, 6 сл., Сир 17, 2–4). «Подобно тому, как Бог есть высочайшее существо и смысловой центр всего мира, человек есть то же – для земли» [203]. Творческая сила обретает в человеке среду своего осуществления. Но именно поэтому человек не становится Богом. Человеку с его ограниченными возможностями и конечным временем жизни противостоит Бог в Своем безграничном могуществе и бесконечном вневременном бытии. Будучи прочно связанным с Богом, {86} человек не может отказаться от своего отношения к Богу; такое отношение принадлежит ему по сути. Самонадеянное отрицание этих границ приводит не к свободе, но к вине, и именно тяжкая ноша этой вины свидетельствует о том, что человек есть подобие Божие. Свобода именно там наиболее отчетливо обнаруживает свои границы, где человек пытается освободиться от глубинной связи с Богом . «Грех есть фундаментальное событие, которое повсюду господствует в истории человечества и жизни каждого отдельного человека» [204]. Таким образом, в негативном плане здесь обнаруживается следующее. Если раньше мы зафиксировали положение о том, что богоподобие, присущее исключительно человеку, как действительность творения обретает конкретную форму в каждом отдельном человеке, то теперь нужно также зафиксировать и обратное: отпадение человека в начале истории как первородный грех оказывает свое воздействие повсюду, где человек себя сознает. Опыт жизни как тяжких трудов и маеты, как утраты счастья, как мучительной богооставленности – это лежащая на человеке печать греха. Отвратившись от исполнения Божией воли, человек не принимает Божией любви. Только на фоне истины творения – человек сотворен по подобию Божию – начинает проступать то, что Св. Писание описывает как «грехопадение». Христианская антропология, однако, не может довольствоваться констатацией первородного греха. Она всерьез принимает то положение, что даже человеческий грех не смог отменить действительность богоподобия, хотя человек и судим за свой грех. Та истина, что Бог есть «любовь», удостоверяется самим Богом, поскольку Он, обращаясь к человеку, противопоставляет человеческому «нет» Божественное «да» . И поскольку это совершается Богом, происходит это так, что человеческое богоподобие здесь не отрицается. То, что отличало человека от начала, должно было подвергнуться обновлению и вновь стать действительностью жизни. Так, Бог совершает Свое спасительное деяние в Иисусе Христе, который как истинный Бог и истинный человек своей жизнью, страданием, крестной смертью и воскресением всем даровал спасение.