Венделин Кнох - Бог в поисках человека

В высокой схоластике было развито такое общезначимое (католическое) основоположение в связи со Св. Писанием: «Писание, прочитываемое в свете традиции и под ее водительством, само становится определяющим принципом для интерпретации традиции и может быть прочитано в духе критики по отношению к отдельным традициям» [648]. {226}

Обязывающая связь с Писанием духовна. «Где Дух Господень, там свобода» (2 Кор 3, 17). В Духе на опыте переживается в «знамениях времени» действительность Иисуса и Его вести. Традиция заставляет всякий раз вдыхать новую жизнь в духовный смысл Писания, что не в последнюю очередь настоятельно требует единства христиан. «Критерий истинной традиции есть, тем самым, единодушие и согласие с верой целокупной Церкви всех стран и всех времен. […] Традиция с этой точки зрения может быть определена также как церковное понимание веры» [649].

Определение понятия традиции в богословской перспективе должно отталкиваться от бесспорного с точки зрения истории религии факта, состоящего в том, что «традиция как восприятие и передача образа жизни и совокупности идей, принадлежащих древности, жизненно необходима для религии и ее развития. В истории примитивных религий и религий природы на ней покоится сохранение и подтверждение религиозного наследия как по форме, так и по содержанию» [650]. Тем самым, разработка [понятия традиции] связана со всесторонним формированием религиозной практики, разворачивающейся в устной и письменной традиции.

– Другой источник понимания традиций (в том числе и христианских) восходит к области светского римского права. Термин «традиция», связанный с глаголом «tradere» (передавать), обозначал первоначально действие, в результате которого предмет или лицо передается во владение или оставляется в наследство . « Tradere означает: вручать, передавать кому-либо, т. е. позволять перейти тому или иному предмету из владения того, кто вручает, во владение тому, кому вручают. В греческом paradidonai и аорист paradounai имели один и тот же смысл» [651]. Таким образом, понятие традиции отражает не только практику общественной жизни, поскольку оно вписывает действующего, того, кто «вручает», а также «вручаемое» (или «передаваемое») в конкретный социальный и исторический контекст.

Кроме того, «традиция» – описание политической и экономической деятельности, далее, – коммуникативно-речевой деятельности и, наконец, религиозно значимого «достояния» и связанных с ним убеждений.

Поэтому история понятия «традиция» заслуживает более детального исследования.

Уже в античности были закреплены важнейшие элементы традиции. При этом наряду с обозначением определенных действий, которые могли иметь зримые общественные, экономические и политические {228} следствия, в понятие традиции входила передача собственности, которая непосредственно затрагивала каждого отдельного человека. « Traditio есть, так сказать, обычная передача чего-либо в собственность, совершающаяся повседневно» [652]. Такая передача (в собственность) имела, помимо правового, еще и определенное моральное измерение. Тем самым, термин traditio приобретал более широкое значение. Наряду с передачей имущества оно включало в себя «наследование» ценностей и (религиозных) убеждений. Уже в греческом словоупотреблении paradosis могло обозначать как событие передачи (достояния), так и само переданное достояние, т. е. с религиозной точки зрения – само (правильное) учение. Поскольку же оно транслирует не просто абстрактное содержание, но к тому же формулируется в определенном культурном поле, в традиции происходит также трансляция этой «культуры». Поэтому traditio обозначает также процесс опосредования, связывающий предшествующее и последующее, а «культура» может быть понята как «постоянная актуализация коллективной памяти» [653]. Это обстоятельство было осознано как в философии, так и в исторических сочинениях, и не в меньшей степени – в риторике.

Любое содержательное определение традиции, протягивающее нить смысла от античности к современности, должно принимать в расчет определенное напряжение между религиозным и светским значением, которые с самого начала были присущи этому понятию . С одной стороны, религиозные коннотации (в том числе и связь с культом) являются определяющими для термина traditio ; причем, номинативная форма paradosis / traditio по сравнению с глагольными выражениями ( paradidonai , tradere) усиливают эту религиозную подоплеку; с другой стороны, этому термину соответствует знание о светской традиции, которая отличается от духовной но не может быть от нее полностью оторвана. Обе традиции существуют благодаря спасительному действию Бога. Таким образом, в понятие традиции уже в античности было вплетено религиозное содержание. Вера обретает в предании, которое она хранит, собственную непрерывность; традиция, в свою очередь, подтверждает укорененность веры в изначальном событии Божественного самовозвещения. Таким образом, обращение к традиции становится гарантией против своевольного обеднения содержания веры [654]. Понятие traditio включает в себя ту истину, которой придает значение любая светская traditio . То, что здесь остается в качестве consuetudo (привычки), разоблачается – в той мере, в какой привычка оказывается ошибочной – как заслуживающее исправления.

{229} Тем самым, история, как целое, приобретает в контексте традиции нормативную функцию . «Ввиду специфической историчности фундаментального опыта иудео-христианской веры, вопрос о традиции с необходимостью должен был выйти здесь на передний план. Начиная с конца II в. по Р. Х. традиция становится фундаментальным понятием христианского богословия; такое преобладание богословского словоупотребления сохраняется вплоть до начала Нового времени» [655]. Уже в ранней апостольской общине можно уловить традиции, в которых Традиция как удостоверение и присутствие исторически обоснованного первоначального [христианского] опыта сохраняется в форме определенных обычаев. И это наследие становится обязательным для последующей истории Церкви. Об этом особенно выразительно свидетельствует пресвитер и монах Викентий Леринский ( Vinzenz von Lerins , † до 450). В его знаменитом Commonitorium («Наставлении»), относящемся к 434 г., мы находим часто цитируемое положение: «In ipsa item catholica ecclesia magnopere curandum est, ut id temeamus, quod ubique, quod semper, quod ab omnibus creditum est; hoc est etenim vere proprioque catholicum» [656](гл. 2, 5). Подоплекой служит здесь спор вокруг учения св. Августина о благодати и предопределении. Викентий следует Августину в христологии – здесь он такой же решительный антинесторианец, – но не в учении о благодати [657]. В противоположность Августину, настаивавшему на всеобъемлющей необходимости благодати и, тем самым, ее преимущественной роли в деле спасения, у Викентия человеческая воля находится на переднем плане, поскольку Божественное вмешательство и помощь Бога предполагают инициативу со стороны человека [658].