Венделин Кнох - Бог в поисках человека

«В этом большом организме предания, истолкования и защиты вероучения ( doctrina fidei ) верующие могут с уверенностью жить, могут осуществлять свою жизнь в вере, посредством которой строит себя Церковь, societas fidelium , община верных, в которую верующие включены через крещение» [796]. Вместе с традициями, которые верующие продолжают, они сами исполняют свое служение традиции Церкви. Эта мысль распахивает в будущее то, что Фома Аквинский с глубокой проницательностью высказал о традиции. Его мышление может принести плоды и там, где, различая traditio (традицию) и traditiones (традиции), больше не видят их внутреннюю взаимопринадлежность и превращают естественное напряжение между ними в непримиримое противоречие.

Высказывания собора в Триденте относительно traditio и traditiones смогли подхватить многие слои наследия. В богословском отношении наиболее существенными для раскрытия и оценки традиции стали как элементы патристической рефлексии ( traditio , оцениваемая на основе хранимого в ней благодаря действию Духа Божия достоянию), так и элементы схоластического богословия ( traditio как живое событие действительной церковной проповеди и церковной [служебной] законодательной власти). Тем самым, собор вновь обращается к тем размышлениям, которые, подчеркивая нормативную значимость Писания, пытаются определить собственную значимость traditio apostolica по отношению к Писанию, разграничивая и сопоставляя [Предание и Писание].

Как известно, на расстановку акцентов в документах собора наложили отпечаток те требования, которые вытекали из протеста реформаторов. Поэтому неудивительно, что Тридентским собором принимались в расчет упреки, выдвигаемые реформаторами против ценности «традиций». Реформаторы ставили в упрек католическому учению, что будто бы оно, подчеркивая внутреннюю связь между traditio (apostolica) и traditiones (ecclesiae), ставит рядом со Священным Писанием, единственным подлинным «словом Божиим» в качестве «равноправного» партнера «человеческие обычаи» . Собор видел, тем самым, что перед ним поставлена задача на основании прояснения отношения Писании и традиции охарактеризовать последнюю как часть длящейся действительности Откровения, живо присутствующую в Церкви.

Чтобы суметь правильно оценить «Декрет о принятии Священных книг и преданий» [797] – а это первый общецерковный документ, который обратился к этому вопросу, дабы выработать суждение, обладающее обязательной силой (!) [798], – необходимо представить себе те предварительные размышления и разработки, которые в существенной форме содержатся в рукописях кардиналов-легатов. В полной мере это относится к Марчелло Червини ( Marcello Cervini ), который подробно развивает мысль о том, что христианская вера основывается, во-первых, на «Св. книгах», на Богодухновенном Св. Писании. При этом легат имеет в виду Ветхий Завет как primum principium fidei nostrae (первоначало нашей веры); он передает нам по традиции веру {280} патриархов. Далее, христианская вера – и это secundum principium (второе, последующее начало) – основывается на Благой Вести, которую возвестил Иисус Христос. Существеннейшие ее части были зафиксированы в Евангелиях, другие же, не в меньшей степени живые, были сохранены как сокровище веры. И наконец – в-третьих – следует (еще раз) со всей настоятельностью указать на действие Духа Божия, который – будучи послан Господом нашим – «открывает таинства Божии в сердцах верующих и изо дня в день вплоть до конца мира наставляет Церковь на всякую истину» (CT V, 11). Он есть Тот, кто разрушает всякое сомнение. – Червини подчеркивает, таким образом, что Евангелие в своей полноте никогда не может быть исчерпывающе записано. Оно всегда требует истолковывающего и выходящего за пределы «буквы» действия Духа Божия, который в Своей силе присутствует в Церкви. Традиция – не завершенная величина, которая могла бы быть противопоставлена Писанию .

Бросается в глаза, что М. Червини, очевидно, еще не понимает Писание как единство Ветхого и Нового Завета. Он видит событие явления Христа как бы «посредине» между Ветхим Заветом и Церковью, поскольку это событие как Благая Весть, согласно пониманию ап. Павла и ранней Церкви, не может быть «писанием» в собственном смысле. Как Евангелие событие Христа не может быть сведено к некоторому писаному слову. Поэтому М. Червини говорит не о вербальной, но о реальной традиции, о превышении действительностью слова, о ней свидетельствующего» [799], что немедленно становится понятным в связи с действием Духа, о котором говорит Новый Завет.

Борьба за «кафолическое» понимание traditio et traditiones уже на этапе подготовки собора во время совещаний привела к живейшим дискуссиям [800]. Поэтому заключительный Декрет неизбежно был сформулирован как текст компромисса. Тем не менее богословская расстановка акцентов, связанная с предварительными разработками легата Червини, не исчезла полностью из соответствующих высказываний собора. Это обстоятельство – верный знак того, что Червини не просто представлял как бы «частную» точку зрения, но был способен строить аргументы, исходя из широкого богословского консенсуса того времени. «Богословы XIV и XV веков различали – практически единодушно – три категории норм: Св. Писание (и все, что с необходимостью из {281} него вытекает), не содержащиеся в Писании апостольские предания и, наконец, церковные определения, которые также можно было бы называть церковной традицией или традициями Церкви» [801]. Хотя авторитет соборов и отцов Церкви оценивался исходя из Писания «и рассматривается с точки зрения некоего широкого понятия “инспирации” как продолжение Св. Писания» [802], а поэтому считается задающим норму, все же нет ничего удивительного в том, что канонисты без всякого противоречия полагали, что «папские декреты имеют равные права с Писанием» [803]. Несмотря на очевидные факты злоупотребления, которые реформаторы приводили с целью утвердить слово Божие в абстрактном смысле в качестве единственной нормы веры, отцы собора сочли необходимым зафиксировать значимость традиции в ее историческом измерении – не пытаясь, конечно, при этом целиком отрицать ее зависимость от действия Духа.

В высказываниях собора de traditione et sine scripto traditionibus (о традиции и неписаных традициях) собраны вместе в форме компромисса многие изначально далекие друг от друга концепции [804]. При этом ведущим было воззрение, состоящее в том, что уже в Писании имеются различные традиции, что не все они имеют одинаковый вес и что некоторые из них (по справедливости) больше не имеют никакого значения; к тому же следует всерьез отнестись к «внебиблейским» традициям, чье значение должно точно так же всякий раз заново оцениваться. Мерилом такой оценки никоим образом не может служить некая абстрактная норма, но только само Божие слово, которое сохраняет свое «местопребывание в жизни» (Церковь). Защита церковного узуса есть, тем самым, защита всегда актуальной нормативной значимости слова Божия. Но не только consuetudines, observationes et institutiones ecclesiae (церковные обычаи, церковное благочестие и церковные институты), будучи traditiones caeremoniales , обеспечивают traditio слова Божия. Помимо этого следует помнить, что существуют многие истины, относящиеся к основаниям веры и этическому учению, которые, хотя aperte et expresse (открыто и явно) и не содержатся в Писании, не могут быть, тем не менее, отвергнуты, поскольку они суть essentialia fidei (сущностные моменты веры), принадлежащие Credo христиан и христианской жизни в вере. Это же относится и к благочестивым преданиям. М. Червини опирается в этой связи на аргументацию Claude Lejay, SJ . Этот богослов указал в специально сочиненном для отцов собора трактате о «Традиции» на важнейшие догматические понятия, которые не были почерпнуты в Св. Писании, от которых, тем не менее, невозможно отказаться в формулировке христианского Символа веры. В тринитарном учении это относится к таким словам {282} как: persona (лицо), essentia (сущность), trinitas (троица); в христологии Логоса – consubstantialitas (единосущие), две природы, одно лицо (одна ипостась), как это фиксирует халкидонское догматическое учение. Далее, следует указать на то обстоятельство, что христиане исповедуют, что Христос – единственный сын Марии, что Он обладает двумя волями в одной личности, что во Христе, помимо Духа Божия, имеется разумная душа. – Lejay напоминает, кроме того, о прочно укорененном в христианской практике веры убеждении, что Анна была матерью Марии; для верующего невозможно отказаться к тому же от крестного знамения, от празднования Воскресения, от молитвы «лицом к востоку».