Антон Тихомиров - Догматика без догматизма

Вот простой пример. В живописи нам кажется естественной так называемая прямая перспектива, когда близкие предметы изображаются большими, а удаленные – маленькими. Это для нас – нечто настолько само собой разумеющееся, что мы даже не задаем здесь никаких вопросов. Однако прямая перспектива была изобретена лишь в эпоху Возрождения. До этого люди о ней ничего не знали. Неужели они были слепы и не замечали столь очевидных вещей? Или это мы слепы? Посмотрите, как рисуют дети: они еще ничего не знают о прямой перспективе. На их рисунках человек может быть куда больше дома, в который собирается войти. Дети не учились технике живописи и всяким искусственным приемам. Они рисуют так, как действительно видят, и как действительно видим все мы! Прямая перспектива в изображениях, к которой мы настолько привыкли, является фикцией. Нет, конечно же она достоверна, но только если смотреть на мир с точки зрения фотоаппарата, технического устройства. Нас с вами приучили делать так. Но если избавиться от такого искусственно навязанного взгляда, то с изумлением открываешь, что на самом деле видишь мир совершенно иначе. Предметы делятся не на большие и маленькие в зависимости от их удаления, а на те, на которых сосредоточен наш взгляд, на те, которые мы воспринимаем лишь вскользь (кстати, обратите внимание, например, на одну деталь, ускользающую от «художников-реалистов»: такие воспринимаемые вскользь предметы выглядят раздвоенными!) и на те, что мы и вовсе не замечаем. Дети, иконописцы, художники всех времен (кроме последних, «технических» столетий) пытались передать это, ранжируя предметы и фигуры по степени их важности для зрителя, а вовсе не по степени их пространственной удаленности от него. Такой критерий, как пространственная удаленность, для нас сегодня едва ли не единственно важный, показался бы им просто смехотворным, ничтожным! Так видит мир фотоаппарат, но не человек.

Для человека субъективное и объективное всегда неразрывно переплетены. На один и тот же пейзаж вы, будучи в прекрасном расположении духа или в отвратительном настроении, будете смотреть разными глазами. Кому-то жара покажется давящей, угнетающей, а кто-то в это же время и в этом же месте скажет, например: «сегодня солнце весело смеется!».

Но современный человек стремится четко отделить одно от другого: свой субъективный настрой и объективное положение дел. Он стремится смотреть на мир как фотоаппарат. С практической точки зрения это приносит огромную пользу, дает лучшее понимание объективных процессов и тем самым власть над ними. Однако в то же время человек теряет частичку себя самого, обезличивается. Такой сугубо «объективный» взгляд является тем более ошибочным в вопросах мировоззрения, в философских и уж подавно в религиозных. Нам необходимо возвратиться к целостному взгляду на мир, тому взгляду, который включает в себя человека, а не исключает его, или, лучше, вновь обрести этот цельный взгляд уже на другом уровне.

Вопросы веры затрагивают человека целиком, непосредственно касаются как внешнего по отношению к нему, так и его внутреннего мира. Веру, ее содержание невозможно не пропускать через себя, через свое сердце, именно потому здесь не может быть, так сказать, «фотографической», прямой перспективы. Истории, рассказы, суждения, высказывания, касающиеся веры, не могут быть и не являются «достоверными» с исторической или научной точки зрения. Они неизбежно включают в себя субъективный компонент. В них, образно говоря, человек может оказаться выше дерева, солнце быть остановлено на небе, стены разрушиться от трубного гласа, море расступиться, буря стихнуть от простого повеления. Но в этом их сила, а не слабость! Они искажены с точки зрения фотоаппарата, но истинны с точки зрения подлинно человеческого, целостного взгляда на мир.

В этой книге я исхожу из такого цельного взгляда на истории веры, на христианские тексты и высказывания, он является постоянно подразумевающейся предпосылкой. Если понять его, чтение станет куда более легким. Прежде всего, вне такого целостного способа мышления крайне трудно, даже, наверное, невозможно осмысленно говорить о Боге, то есть о Том, Кто, или Что стоит за пределами объективного и субъективного «по определению».

Еще один вопрос, который стоит затронуть в этой части книги, – это то предпочтение, которое мы обычно оказываем именам существительным при восприятии и описании действительности. Реальность мы воспринимаем как набор предметов, находящихся в определенных отношениях и осуществляющих определенные действия. Если моя версия верна, то такое мышление унаследовано нами от греческой античности. По своей природе оно является очень статичным. Иным было мышление людей библейских времен. В нем главное место занимал глагол, то есть действие, динамика. Мир состоял из движений и событий, а не из вещей. Такое мышление, такое видение мира кажется мне куда более верным и куда более подходящим для размышлений о богословских проблемах сегодня. Мы снова и снова будем убеждаться в его необходимости. Человек – это, прежде всего, не тело в пространстве, а событие во времени. Церковь не существует, а совершается. Святой Дух – это не некая «нематериальная субстанция», а движение, порыв, веяние… Для того чтобы понимать богословские вопросы, понимать окружающий нас мир, нам нужно снова учиться активно включать в наше восприятие временное измерение, измерение действия и процесса, учиться мыслить не существительными, а глаголами.

Естественно, что основным содержанием нашей веры является Бог. Именно поэтому богословие называется бого словием. Однако именно понятие Бога оказалось в истории религии и в истории христианства многократно искаженным. Поэтому нам нужно условиться о том, что мы понимаем под этим словом. Трудность заключается в том, что мы не можем дать никакого определения Бога. Оно в принципе невозможно. Ведь само слово «определение» показывает, что речь идет о положении пределов, об установлении границ, что совершенно невозможно в отношении Бога. Мы не можем положить Богу границ, мы не можем определить Его. Мы, вообще, не можем говорить о Нем так, как о вещах или явлениях этого мира. Бог – это не отдельный предмет, наряду со множеством других отдельных предметов. Сама речь о Нем, как об отдельном объекте – уже искажение.

На самом деле, размышлять и говорить о Боге всерьез бесконечно интереснее, чем это делается в большинстве проповедей и благочестивых брошюрах. Это принципиально важно понять: когда мы говорим о Боге, мы говорим о Чем-то абсолютно Ином, совершенно выпадающим из привычных нам схем мышления, о Чем-то, как говорят философы и богословы, трансцендентном (то есть лежащем за пределами). О Тайне – Тайне с большой буквы. Как сказал поэт: «Мысль изреченная есть ложь», и когда речь идет о Боге, это справедливо вдвойне. Любое высказывание о Боге, просто в силу ограниченности нашего языка и способностей нашего разума, будет недостаточным, искаженным, ложным.