Г. Шпэт - Путешествие иеромонаха Аникиты по святым местам Востока в 1834–1836 годах

Князь Шихматов очень рано почувствовал склонность к поэзии и предался ее сладостному влечению. Прежде всего он начал писать басни, но советы некоторых известных писателей, не одобривших эти опыты, заставили его скоро отказаться от них. Он беспрекословно повиновался приговору строгих судей своих, и ни одна из его басен не увидела света. Затем он обратился к другим родам стихотворений, и важнейшие поэтические произведения его появлялись в следующем порядке: 1) «Опыт о Критике», соч. Попе, перевод с английского, 1806 года; 2) «Пожарский, Минин, Гермоген, или Спасенная Россия», 1807; 3) «Песнь Российскому слову», 1809; 4) «Петр Великий», лирическое песнопение, 1810; 5) «Ночь на гробах», подражание Юнгу, и 6) «Песнь Россу», 1812; 7) «Ночь на размышления», 1814; 8) «Песнь Сотворившему вся», 1817; и 9) «Иисус в Ветхом и Новом заветах, или Ночи у Креста», 1824.

Здесь кстати упомянуть о двух еще не напечатанных стихотворениях, которые надлежит отнести к последующему времени: а) «Зерцало царских должностей» и б) «Псалтирь десятострунный», содержащий в себе преложение десяти псалмов, отличнейших по заключающемуся в них пророчественному и иносказательному смыслу.

Стихи князя Шихматова удостаиваемы были лестного внимания блаженной памяти государя императора Александра I, ознаменовавшего, между прочим, благоволение свое к молодому поэту всемилостивейшим пожалованием ему в 1812 году пенсии по 1500 рублей в год. В данном по этому случаю высочайшем указе сказано, что он «трудами и прилежанием к наукам усовершенствовав природные дарования к стихотворству, обратил оные в сочинениях своих на пользу словесности и благонравия» [166]. Незадолго пред тем при определении лейтенанта князя Шихматова по высочайшему повелению в гвардейский экипаж с оставлением и при Морском корпусе объявлено ему исправлявшим тогда должность министра морских сил, что «честь, которой он удостоен, есть новое свидетельство монаршего благоволения к полезным его в словесности упражнениям и всемилостивейше дарована, дабы поощрить его к продолжению оных». Российская академия избрала князя Шихматова действительным членом 1809 года, когда ему едва минуло двадцать шесть лет, а 1811-м, при самом учреждении «Беседы любителей русского слова», он поступил и в это ученое общество с тем же званием. В 1817 году Академия в вознаграждение литературных трудов его присудила ему большую золотую медаль с надписью «Отличную пользу российскому слову принесшему».

Усердие к службе нашего сочлена также не осталось без достойного возмездия: он всемилостивейше награжден орденами Св. Владимира и Св. Георгия 4-й степени [167]. В 1824 году, по ходатайству бывшего тогда министра народного просвещения адмирала Александра Семеновича Шишкова, капитан-лейтенант князь Шихматов удостоен беспримерной в его чине милости – высочайшего назначения в члены Главного правления училищ с оставлением и при прежних должностях. 1827 года, ноября 9-го, при увольнении по прошению вовсе от службы он пожалован в капитаны 2-го ранга и за свышетридцатилетнее беспорочное прохождение оной получил в пенсию половинное жалованье сверх дарованной прежде пенсии.

Изобразив в кратких словах служебное и литературное поприще князя Сергия Александровича, признаю не излишним войти в некоторые подробности частной его жизни и сказать нечто о его умственных способностях и характере. Он имел ум светлый, счастливую память, живое воображение, от природы был кроткого, но вспыльчивого нрава, и этот недостаток, не без великих, впрочем, усилий, преодолел, наконец, совершенно. Первые лета по окончании образования он провел в суетности и рассеянии: вскоре, однако, милосердие Божие воззвало его от распутий мира, и это непродолжительное заблуждение юности оплакивал он горько в продолжение всей остальной своей жизни. Обладая нежным, способным ко всякому доброму впечатлению сердцем, он верил твердо христианскому учению, и силой убеждения, которым сам был проникнут, приводил других к сей спасительной вере. Как ревностный сын Церкви, он не скрывал в угождение миру своей к ней привязанности, обнаруживал при всяком случае строгое Православие, почитал и любил лиц духовного и в особенности монашеского сана, памятуя слова Псалмопевца: Мне же зело честни быша друзи твои, Боже , и сохранил до самой смерти искреннее и даже дружеское от многих из них к себе расположение. Точный в исполнении должностей, он являл подчиненным образец древнехристианских добродетелей, нередко доходивших в нем до самоотвержения. Невозможно представить себе, с каким неослабным вниманием, с какой всеобъемлющей попечительностью занимался он вверенными его руководству воспитанниками Морского корпуса. Нет! Об этом лучше меня расскажут вам сами сии воспитанники, проходящие ныне с честью разные военные и гражданские звания: они видели в нем чадолюбивого отца; расскажут вам лучше меня родители их: они утешались мыслью, что трудные их в отношении к детям обязанности выполняются с такою неусыпностью человеком, вовсе чуждым для них по плоти, но не чуждым по духу любви евангельской. Сами вы, милостивые государи, бывшие сотрудниками покойного и присутствовавшие с ним на сем месте заседаний, можете засвидетельствовать, с каким добродушием, с какой всегда готовностью он разделял с вами академические занятия, к которым ничто не обязывало его, кроме признательности за честь принятия его в наше ученое сообщество и любви к русскому слову [168].

Может быть, не неприлично будет обличить здесь несправедливое нарекание мира, будто люди, преданные благочестию, поучающиеся в Законе Божием день и ночь, менее других способны к прохождению общественных званий, как существа, которых житие на небесах есть. Напротив, если когда-либо с успехом одолеваются враги отечества, если когда-либо заключаются прочные и выгодные с иностранными державами союзы, если когда-либо созревают мудрые меры, предпринимаемые правительством для блага народного, то это, без сомнения, наипаче бывает в то время, когда употребляются на дело чистые орудия Небесного Промысла, когда в среду сложных, потемненных человеческими пристрастиями обстоятельств вносится светильник совести; наконец, когда для достижения предположенной цели ни во что вменяются труды, опасности, болезни и самая смерть. И кто же, я спрашиваю, более способен к совершению сих подвигов, как не пламенный христианин? Да заградятся же уста, отверзающиеся на избранных Божиих.

Для князя Шихматова, вкусившего от сладости манны сокровенной и видевшего, яко благ Господь, при пособии свыше на все доставало времени. Исполнив ежедневно долг службы с особенным рачением и добросовестностью, он учащал в храмы Божии, навещал болящих, посещал заключенных в темницах. Присутствие его облегчало скорбь и нищету, возвращало спокойствие, воскрешало надежду. Занятие нескольких должностей и пенсия доставляли ему более семи тысяч рублей в год, которые, имея готовое помещение и довольствуясь самым скромным содержанием, употреблял он преимущественно на дела благотворительности. Главное утешение его после молитвы состояло в призрении убогих. С этой целью, не ограничиваясь милостыней, он в нарочитые праздники приготовлял угощение для нищей братии, собирая всякий раз до сорока и более человек и наделяя каждого из них по окончании трапезы денежным подаянием. Восходя от совершенства к совершенству, он усиливал и подвиги духовные. Воздержание его было необыкновенное: он употреблял пищу однажды в день, откинув еще в светской жизни мясные яства; всегдашнее питие его была вода; спал от пяти до шести часов в сутки. Пощение, в определенное Святой Церковью время, было наблюдаемо им с непогрешительной точностью: он довольствовался нередко одними кореньями, а иногда и сухоядением. Во все посты после внимательного приготовления и строгой исповеди он приступал к Причащению, с благоговением, но не без страха. Любовь его к ближним выражалась более всего попечением о спасении их: для сего, кроме изустных советов и наставлений, он часто убеждал к тому знаемых своих письмами и в таких случаях не стеснял себя приличиями. Все эти благодетельные действия совершались втайне, прикрытые непроницаемой завесой смирения, которую только для приближенных к нему людей приподнимали по временам непредвидимые встречи и обстоятельства.