Наталья Сухова - Система научно-богословской аттестации в России в XIX – начале XX в.

Такая же ситуация была с профессорским стипендиатом той же академии 1904/05 уч. г. Анатолием Орловым, специализировавшимся в течение года по патристике, причем ранней, II–IV вв., что соответствовало теме его магистерской диссертации. Он был оставлен и. д. доцента по кафедре истории и обличения западных исповеданий в связи с историей Западной Церкви от 1054 г. до настоящего времени [628]. Хотя в этом случае была определенная связь: темой диссертации и стержнем работы в стипендиатский год были западные богословы, хотя и раннего периода, – это было особо отмечено в отзыве на отчет А. Орлова профессора по кафедре патристики И. В. Попова [629].

Бывали и менее связанные со специализацией назначения на кафедру. Так, профессорский стипендиат СПбДА 1887/88 уч. г. Н. К. Никольский, усердно готовясь в течение года при кафедре истории Русской Церкви и усиленно изучая источники синодального периода, был избран доцентом по кафедре гомилетики и истории проповедничества. Ему пришлось срочно изучать источники византийской, западноевропейской и русской учительной литературы [630]. Профессорский стипендиат МДА по кафедре церковного права 1893/94 уч. г. И. М. Громогласов по окончании стипендиатского года стал и. д. доцента по кафедре истории русского раскола [631]. Профессорский стипендиат МДА 1889/90 уч. г. Н. Н. Глубоковский через год по окончании стипендиатского срока был приглашен в СПбДА на кафедру Священного Писания Нового Завета. Во всех этих случаях фраза Устава 1884 г. об определении профессорских стипендиатов на кафедры, «соответственные их приготовлению», понималась расширенно, с учетом определенного единства всех богословских кафедр [632].

Конечно, и в том случае, когда «профессорская» специализация и занимаемая кафедра не соответствовали друг другу, годовая подготовка не была бесполезной: вырабатывалось умение работать с источниками и научной литературой, осваивалась методология общенаучных и специально-богословских подходов, расширялся кругозор, повышался общий уровень богословских знаний. Дорабатывалась магистерская диссертация, что было немаловажно. Но углубления в конкретную область богословия и тем более подготовки к чтению лекций в таком случае не получалось. Первый научный труд – магистерская диссертация – в этих случаях также не служил научным основанием для преподавателя-специалиста.

Наконец, был третий вариант судьбы стипендиата – определение на службу в одну из семинарий. Уставы 1884 и 1910 г. оговаривали такой вариант, но указывали «соответствующую кафедру». Но, как и в случае распределения выпускников-специалистов при Уставе 1869 г., запросы не всегда соответствовали специализации стипендиатов. Так, профессорский стипендиат МДА 1900/01 уч. г. Александр Платонов, занимавшийся сношениями Русской Православной Церкви с Востоком и писавший диссертацию по паломничеству, в сентябре 1901 г. был распределен на должность преподавателя обличительного богословия, истории и обличения русского раскола и местных сект в Красноярскую ДС [633]. Стипендиат СПбДА 1891/92 уч. г. по кафедре общей истории Церкви А. И. Бриллиантов, любимый ученик В. В. Болотова, продолжив свою специализацию вплоть до апреля 1893 г., был определен в Тульскую ДС преподавателем истории и обличения русского раскола и западных исповеданий, а одновременно и епархиальным миссионером [634]. В этой должности ему пришлось заниматься борьбой со старообрядцами-беспоповцами поморского согласия, ведущими в Тульской епархии в 1897–1898 гг. активную пропаганду, старообрядцами-поповцами австрийской иерархии, а также сектами, распространившимися в деревнях епархии. И хотя добросовестность, усердие, общебогословская подготовка, церковно-историческая эрудиция, методические приемы и умение писать первого студента курса и профессорского стипендиата помогли А. И. Бриллиантову преуспеть и в этом деле, его специальные знания по истории Церкви и богословию IV–IX вв. были не востребованы [635].

Поэтому профессорские стипендиаты, не имевшие надежды на оставление в академии, были озабочены своим распределением на места в семинарии, более или менее их удовлетворявшие. Ценность представляли три фактора: 1) близость предполагаемого предмета преподавания к специализации стипендиата, теме его магистерской диссертации; 2) местоположение семинарии – ценились, конечно, центральные епархии и близость к своей академии; 3) уровень семинарии и города, где она располагалась, – это гарантировало возможность пользования хорошими библиотеками, научных контактов. Просили ходатайства Совета пред высшим начальством (а реально – пред Учебным комитетом и обер-прокурором) о назначении в университетские города (за исключением Томска) или в епархии Центральной России.

Так, в июне 1909 г. профессорский стипендиат МДА по кафедре догматического богословия академии 1908/09 уч. г. Сергей Голощапов просил Совет академии ходатайствовать об определении его на службу в одну из семинарий, желательно центральных епархий. Аргументы приводились привычные: желание продолжать научные занятия и иметь близкую связь с академией, слабое здоровье, родительская семья, живущая под Москвой и нуждающаяся в опеке. При этом более значима была связь с научными центрами – ради этого С. Голощапов был готов пожертвовать даже статусом преподавателя-специалиста. Ходатайство Совета перед обер-прокурором было удовлетворено: С. И. Голощапов был определен помощником инспектора в Московскую ДС с предоставлением ему преподавательского места [636]. В марте 1916 г. ему удалось завершить и подать в Совет МДА магистерскую диссертацию, но защиты, видимо, так и не было [637].

Иногда профессорские стипендиаты даже жертвовали своим стипендиатским годом, если «открывалось» перспективное место в какой-либо семинарии. Так, например, профессорский стипендиат МДА 1900/01 уч. г. Петр Минин в декабре 1900 г., то есть в середине стипендиатского года, подал в Совет академии прошение о ходатайстве пред Учебным комитетом о назначении его на открывшуюся в Рязанской ДС кафедру философии и соединенных с ней предметов [638].

Сами академии, конечно, были заинтересованы в хорошем распределении своих стипендиатов в семинарии, если уж не могли их оставить в академии. Для академий важны были те же три фактора: учет стипендиатской специализации, близость к академии, общий научно-образовательный уровень семинарии, города, в котором она находилась, и епархии в целом. При соблюдении этих условий можно было надеяться на то, что бывший стипендиат не потеряет уровень, приобретет профессиональный опыт, сможет продолжать доработку магистерской диссертации, а при необходимости его можно будет легко призвать в академию на вакантную кафедру. И действительно, эта система кадрового запаса работала, хотя и не совсем четко и не всегда.