Наталья Сухова - Система научно-богословской аттестации в России в XIX – начале XX в.

Доцент КДА по кафедре гомилетики священник Николай Гроссу поддержал это стремление – сближение с братскими православными народами: летом 1909 г. он предпринял путешествие по Востоку с про фессиональной целью – не только изучить памятники древне-христианского проповедничества, хранящиеся в архивах и библиотеках, но и «ознакомиться с постановкой церковной проповеди в Православных Церквах» [746].

Интересно, что в эти же страны преподаватели академий ездили для изучения не только древних христианских святынь и памятников, но и ислама. В 1897 и 1909–1910 гг. КазДА отправляла на Ближний Восток практиканта арабского языка и выходца из Сирии П. К. Жузе. Местный житель, получивший высшее богословское образование, поставил перед собой задачу не только новыми глазами посмотреть на положение христиан в Палестине, но и «найти в церковных книгохранилищах древние источники» по истории ислама, еще не введенные в научный оборот. Кроме того, эти командировки имели вполне реальные учебные плоды – русско-арабский словарь и учебник русского языка для арабов, представлявшие собой заметное явление в российской арабистике [747]. В 1909 г. КазДА отправила на два года в Сирию, Палестину, Египет, Джезду (Аравия) экстраординарного профессора М. А. Машанова – для изучения арабского языка и богословской мухаммеданской литературы [748].

Всегда был притягателен для российских богословов Афон – и как место поклонения святыням, приобщения к духовному опыту древних и современных подвижников веры, и как сокровищница источников богословской науки. Одним из частых посетителей монастырских библиотек Афона был А. А. Дмитриевский – и найденные там рукописи позволили решить многие научные загадки, восполнив литургическую церковную историю. В начале XX в. путешествия на Афон совершали многие преподаватели академий. Одним из наиболее плодотворных как в отношении исследований, так и в отношении налаживания связей с представителями православного монашества Святой горы было путешествие доцента МДА иеромонаха Пантелеимона (Успенского) [749].

Второе «восточное» направление, нехристианское, было менее заметно, но имело большое значение для развития миссионерских наук в духовных академиях, прежде всего Казанской. В 1911/12 уч. г. профессорский стипендиат при кафедре «истории и обличения ламайства» иеромонах Амфилохий (Скворцов) отправился с научной целью в Монголию и Забайкалье [750]. Это было очень важно для развития как научной миссиологии, так и «буддистского» направления востоковедения – к этому времени уже сложилось ясное представление, что исследованиями в этой области должны заниматься лица, имеющие высшее богословское образование. Опыт был удачным, и в 1912 г. иеромонах Амфилохий, уже в статусе и. д. доцента, был командирован по тому же направлению на два года, для научного изучения буддизма [751]. Это направление духовно-академической науки имело перспективы.

Все «восточные» поездки были разными и по задачам, и по итогам. Но их общим результатом стал значительный подъем библейско– и церковно-археологической, церковно-исторической, литургической и миссионерской науки в духовных академиях.

Было еще несколько следствий «командировочного» явления для научного и учебного развития академий. Заграничные командировки требовали «живого» знания языков. Слабость выпускников духовных академий в разговорных европейских языках на рубеже XIX–XX вв. стала заметна и мешала благополучному обучению за границей. Поэтому в январе 1900 г. Совет КазДА, а за ним и Советы других академий приняли постановление о повышении значения баллов, полученных абитуриентами на вступительных экзаменах по новым языкам [752].

Многие члены преподавательских корпораций испытывали необходимость в летние вакационные месяцы поработать в заграничных библиотеках, более богатых, нежели российские. Для получения материальной помощи от духовного ведомства нужно было веское обоснование, подкрепленное ходатайством Совета. Поэтому в начале XX в. стали распространены кратковременные поездки за свой счет. В КДА эта традиция была наиболее основательна, и для подкрепления путешественников в 1908 г. там был даже учрежден особый фонд – на средства, пожертвованные по завещанию профессорами А. А. и М. А. Олесницкими [753].

Следует обратить особое внимание на обоснование зарубежных командировок, которое составляли члены корпораций. Если преподаватель-ученый понимал, что командировка за границу будет способствовать его научной деятельности, а иногда и просто необходима для нее, он излагал это в прошении в Совет. Прошения представляют сами по себе интересный источник. Мотивация предполагаемых поездок иллюстрирует видение членами духовно-академических корпораций состояния той или иной области богословия в научном и учебном отношении, главных проблем, а также того, что именно планирует он почерпнуть в своей научной поездке. Систематизируя последнее, то есть, чаемое, можно выделить три главных аргумента, приводимых наиболее часто:

1) путем слушания лекций в европейских университетах познакомиться с постановкой научно-учебного процесса на Западе;

2) с помощью научных занятий в библиотеках, книгохранилищах, музеях, архивах продвинуться в своих специально-научных занятиях (иногда указывалась конкретная диссертация, монография, научная работа, требующая такой работы; источники, которые необходимо разыскать);

3) личным наблюдением, общением и живым знакомством с церковной жизнью (богослужением, проповедью, церковно-просветительской и научно-богословской деятельностью) обогатить свое понимание христианства или иных мировых религий.

Иногда само прошение о ходатайстве Совета демонстрировало неплохое знание членов корпораций и об уровне развития преподаваемых ими областей богословия, и о самой системе преподавания в европейских университетах. Поэтому прошение представляло и достаточно конкретный план работы во время предполагаемой командировки. Примером может служить прошение о научной командировке в Германию, поданной в Совет МДА экстраординарным профессором академии по кафедре патристики И. В. Поповым [754]. Еще более интересен отчет И. В. Попова, представленный в Совет после командировки. В нем кратко изложены принципы преподавания патрологии, а также сведения о направлении и «духе преподавания» богословия в целом в двух немецких университетах: протестантском в Берлине и католическом в Мюнхене. И. В. Попов попытался выделить конфессиональные методические особенности [755]. Так, он отмечал, что в протестантских университетах Германии патрология не преподается как особый предмет, но заменяется: лекциями по истории догматов; специальными курсами, посвященными одному или нескольким выдающимся церковным писателям; практическими занятиями, состоящими в чтении памятников древнехристианской литературы. Это предоставило И. В. Попову возможность заново осмыслить место преподаваемой им патрологии в системе научного богословия, ее взаимоотношения с догматическим богословием, историей Церкви, историей христианской словесности. Важно аналитическое описание И. В. Поповым учебных форм, с трудом вводимых в духовно-учебный процесс в России – специальных курсов и практических занятий. И. В. Попов работал в течение семестра в семинаре профессора А. Гарнака по истории Церкви, на котором изучались письма святителя Киприана Карфагенского, а также в семинаре по истории христологии. В своих записках И. В. Попов разбирает методические приемы профессоров, систему работы с источниками, вовлечение участников семинара в активную работу, систему их отчетности. В католических школах – университете в Мюнхене и лицее в Регенсбурге – И. В. Попов также слушал специальные курсы – профессора Зиккенбергера по сочинениям мужей апостольских и профессора Веймана о новейших открытиях и спорах в области древнецерковной литературы. И. В. Попов обращал внимание на то, что подходы филологов к памятникам патристической литературы отличаются от изучения их специалистами-богословами, и этот иной подход имеет много полезно го и для богословия. Так, например, филологам богословие обязано изучением таких показателей, как объем эрудиции церковных писателей. Кроме того, И. В. Попов слушал курсы, которых в духовных академиях не было – греческой и латинской палеографии, истории философии, древней истории. Он постарался максимально познакомиться с организацией, методами и техническими приемами преподавания богословия в высших учебных заведениях на Западе. В результате И. В. Попов пришел к выводу, что успех и практических занятий, и специальных курсов зависит от таланта и научного авторитета профессора. Так, занятия профессора Гарнака чрезвычайно полезны для студентов, углубляют их знания в церковной истории, знакомят на практике с методами анализа источника, развивают научную проницательность и умение находить в источнике такие стороны, освещают эпоху, породившую его, приучают обдумывать каждое слово памятника, пристально всматриваться в каждое выражение. Есть семинары вялые, слушатели участвуют пассивно, и все практические занятия сводятся к написанию рефератов и критическому разбору их профессором. Но сами гибкие формы позволяют развить потенциальные способности преподавателей, проявиться творчеству, выработать новые методы.