Монах Афонский - Птицы небесные. 1-2 части

Понемногу природа вокруг начала успокаиваться. Снег завалил все окрестные горы. На верхушках пихт образовались огромные снежные сугробы, которые обледенели во время оттепели. Ходить под ними за водой к роднику стало очень опасно. Падая, эти сугробы разбивались, подобно снарядам, образуя огромные воронки в глубоком снегу. К тому же с нижних ветвей деревьев свисали большие ледяные сосульки, любая из которых могла убить, падая с высоты. Поэтому, распиливая сучья пилой, приходилось все время посматривать вверх.

Каждый раз, когда я рассеивался и во время работы терял внимание, Господь показывал, что враг рядом и готов сделать все, что угодно, чтобы нанести мне раны и выгнать с этого места. Иногда двуручная пила выскакивала из распила и с лету падала зубьями на руку. Но у самой руки что-то отворачивало ее, и она, взвизгивая, вонзалась зубьями в бревно рядом с рукой. Топор в работе вылетал из рук и, вращаясь в воздухе, летел точно в ногу — и вдруг отворачивал в сторону и, возле самой ноги, впивался в землю. Замечая то, как опасно приходится одиночкам в лесу, я перед каждой работой читал молитвы, в которых перечислял все угрозы, которые могли встретиться в течение дня.

В феврале задрожала земля, мощный гул сотряс окрестности. Это начали сходить первые лавины. Пока снег лежал на скалах пушистой бахромой, он срывался вниз красивыми шлейфами, рассыпаясь в воздухе. Февральское тепло напоило огромные пласты снега влагой, и они устремились вниз, сокрушая все на своем пути. Последняя большая лавина, видимо, прошла где-то поблизости в балке, судя по дрожи кельи. Снежный наст уже выдерживал мой вес, поэтому для прогулки я надел ботинки. Издали стали видны поваленные деревья и валы обледеневшего снега. Огромный выскобленный лавиной овраг пугал мощью пронесшихся в нем ледяных масс. Решив перейти лавинную балку, я нагнулся завязать шнурок на ботинке. Чудовищный грохот заставил меня отпрянуть от оврага. Со скоростью железнодорожного состава мимо мелькали вперемешку с деревьями глыбы снега и льда, размером с вагон. Сильным ветром с меня сбило шапку и осыпало осколками льда. Если бы не шнурок на ботинке, который задержал меня, в живых бы я не остался.

Когда я перетаскивал тяжелый груз в рюкзаках или волочил веревкой тяжелые бревна, силы мои быстро заканчивались, поэтому я пристрастился к растворимому кофе, который появился с «гуманитарным» грузом. Этот кофе подстегивал тело, заставлял его бешено трудиться. Но после каждой такой работы мне приходилось подолгу лежать, ощущая неприятную дрожь в уставших мышцах. Силы уходили полностью, восстановление их происходило медленно. После долгого размышления и борьбы с самим собой я решил отказаться от разрушительного подстегивания своего тела растворимым кофе и выкинул банку с кофе в обрыв.

Ближе к концу февраля я стал чувствовать себя все хуже. Чувство голода немного снимала мука, растворенная в воде. На ней я продержался еще некоторое время. Именно мука помогла мне выжить, но слабость нарастала. Делая земные поклоны, я удивился, что ноги перестали сгибаться в коленях. Приподняв брюки, я увидел страшную картину: ноги опухли так, что стали похожи на столбы. Кожа свисала складками на щиколотках и коленях. В то же самое время неудержимо хотелось овощей и зелени. Особенно почему-то нарастала тяга поесть вареной красной свеклы, которую я никогда особенно не любил. Как мог я боролся с этими помыслами, но со слабостью тела и нарастающим распространением опухоли вверх по ногам я не мог ничего поделать. В марте, дождавшись плотного наста и ясной погоды, я выбрался из кельи наружу. Сильная слабость и одышка не позволяли быстро передвигаться. А спешить было необходимо, чтобы успеть засветло пройти места с глубоким снегом и добраться до водопада, где снежный покров должен быть меньше.

Хватаясь руками за ветки и стволы деревьев, я медленно спускался вниз. Силы давала одна надежда, что пониже снега будет меньше. Когда я добрался до водопада, то с глубоким разочарованием обнаружил, что снежный покров не уменьшился. От весеннего солнца он подтаял, и я проваливался в него по колена. Началась борьба за жизнь, для которой у меня уже не было никаких сил. Оставалась только молитва: на каждое слово молитвы я вытаскивал из снега одну ногу, а затем передвигал другую. Потом падал на спину и лежал, глядя в чистое весеннее небо, по которому плыли легкие светлые облака. Как бы я хотел, чтобы мое тело превратилось в такое невесомое облако и мучения на этом закончились. Но тело лежало словно свинцовое, и мне приходилось с огромным усилием поднимать его и заставлять двигаться вперед. Время исчезло. Осталась только молитва и мое движение, подобное движению гусеницы.

Когда я уже не мог двигаться и в последний раз приподнял голову, то увидел перед собой тропу, которую проторил кто-то из охотников. По ней, ковыляя, падая и не надеясь добраться до скита, я дополз до пасеки. Из трубы домика вился дымок. На мой стук вышел небритый мужчина, новый помощник Василия Николаевича. Ужаснувшись моему виду, он напоил меня горячим чаем и накормил медом, которым он не скупясь полил огромный кусок хлеба. Подкрепившись неожиданным угощением, к вечеру я добрался до скита. Из дома пахнуло сухим обжитым теплом.

Наконец я сидел в теплой комнате, не веря, что добрался до скита и слушаю сострадательные вздохи моих друзей. Они наперебой советовали мне отправиться на Псху, чтобы там подлечиться. Меня охватило глубокое уныние:

— Вот, отцы, какая моя жизнь! Все силы отдал на стяжание молитвы ради Бога, а что имею теперь? Опух, сил нет, и непонятно, что ждет впереди… — пожаловался я.

— Да, отче, ты все отдал, а вот с Богом не соединился! — серьезно ответил Павел.

Моя душа опять погрузилась в мучительные переживания.

Неизменный в облике славы, неразрушимый в покое безсмертия, Ты, Боже, дал мне понять изменяемость помышлений моих и воображения моего, не имеющих сил подняться из праха суетной жизни. Ни тело, ни помышления мои не могут иметь в себе безсмертия, но дух человеческий, преображенный Твоей благодатью, устремляется безстрашно в Божественное безсмертие Твое, ибо там его Родина и безконечная Жизнь.

Преображенный дух человеческий обретает безстрашие в дарованном ему Богом смирении, ибо безсмертная жизнь — это и есть смирение, не имеющее в себе ни тени безпокойства, ни страха за свое безсмертие. Боже, напитай меня причастием истины Твоей, чтобы пребывать в Тебе вместе с теми, кто вкусил Небесного Твоего Причащения и ныне насыщается ненасытимо радостью пребывания в Тебе и в непрестанном молитвословии, восхваляя и благодаря Тебя, Творче мой и Создатель!