Монах Афонский - Птицы небесные. 1-2 части

За вечерним чаем все трое принялись обсуждать предстоящую поездку в Москву.

— Ну, отче, ты впутался в приключение! Чувствую, будут у вас искушения… Вот, двести долларов из моих запасов, можете тратить!

— Спасибо, дорогой отец Пантелеймон! — с признательностью поблагодарил я инока.

Он продолжал:

— Хотя если вы приедете с моим братом и еще друга прихватите, то от этой поездки будет польза. Завидую тебе по-доброму, отче, если тебе удастся увидеться со старцем! А в остальном… — отец Пантелеймон покрутил головой. — Не знаю, что и сказать… Я бы точно не поехал!

Мы помолчали.

— А что умеют делать твои ребята? — спросил я у геолога.

— У моего брата золотые руки, то, что надо. А друг мой Николай, математик из Академии наук, кандидат, — очень талантливый парень! Топор он, может быть, и видел где-нибудь в деревне, а работать им не умеет. Но сил у него хватит, чтобы бревна здесь таскать… Это уж точно! Для строительства нашей церкви оба пригодятся.

К концу мая наш огород был закончен. За нами на лошади приехал сын пасечника, чтобы доставить наши рюкзаки на Псху. Озабоченный нашим отъездом, отец Пантелеймон провожал нас, бурча в окладистую бороду:

— И чего вам на месте не сидится? Когда же вас обратно ожидать?

— Неделю туда, неделю там, неделю обратно, значит, примерно через три недели постараемся вернуться, с Божией помощью! Дорога же круговая… — подсчитал я.

Мы обнялись на прощанье.

— Привозите брата и Николая, с Богом! — напутствовал нас на дорогу наш друг.

Тропа благоухала от цветущих кустов желтой азалии и розового шиповника. В доме пасечника нас ожидали четверо молодых крепких ребят, вооруженных автоматами, во главе с милиционером.

До вечера мы обсуждали за чаем наш секретный переход через границу, и все разошлись после долгой беседы с предвкушением необычности нашей затеи. Заодно я передал книги в подарок моим «стоматологам» в благодарность за приятное и запоминающееся общение и лечение зуба. В сельсовете мне выдали справку о том, что я проживаю на Псху и имею дом.

— На границе пригодится! — вручила мне бумагу с печатью и подписью нового председателя секретарь сельсовета Иустина Ананьевна, прихожанка молитвенного дома и певчая на нашем клиросе.

Пять лет я прожил на Псху, не имея денег, но не испытывал даже во время войны особого в них недостатка, благодаря помощи сельчан и обмену продуктами со своего огорода. Точно так же прожили эти годы и жители Псху, меняя излишки своего урожая на необходимые им товары. Вертолет привозил из Сухуми одежду, продукты, а псхувцы меняли их на сыр, мед, кукурузу, орехи, картофель. Перед нашим выходом в путь пришла делегация верующих. От их лица Шишин вручил мне конверт с деньгами, которые собрали жители села:

— Это вам, батюшка, с отцом Ксенофонтом на дорогу! Пожалуйста, не отказывайтесь!

Я с признательностью поблагодарил всех за участие и доброту, обещая вернуть эту сумму в церковь.

— Как Бог даст, отец Симон, как Бог даст! — ответил Шишин. — Главное, возвращайтесь к нам…

До ущелья наши рюкзаки подвез на лошади Василий Николаевич.

— Ну, бывайте здоровы! Бог вам в помощь! Будем ждать вашего возвращения, батюшка… — попрощался он, сойдя с коня.

— Помолитесь о нас на службах, чтобы все прошло благополучно! — попросил я.

— Не сомневайтесь, отец Симон! Будем о вашей поездке всем селом молиться…

Мы обнялись на прощанье. По пути к перевалу никакой тропы я не заметил, мы все время двигались берегом небольшой шумной речушки, бежавшей с далекой заснеженной седловины, которую то открывали, то закрывали серые клубящиеся тучи. Издали было заметно, что снега там немало. Валерий с рюкзаком и автоматом шел впереди, ребята попеременно несли наши тяжелые рюкзаки, нагруженные подарками от жителей Псху, вдобавок таща на себе свои автоматы.

Неожиданно метрах в ста впереди, там, где ущелье слегка выполаживалось, наш путь пересекла медвежья семья: два больших медведя и один чуть поменьше. Началась отчаянная пальба из автоматов. Двое медведей упали — большой и поменьше. Тот, упав, жалобно поднял вверх передние лапы, словно сдаваясь. Третий успел нырнуть в густые заросли. Все это произошло так быстро, что я не успел опомниться.

— Валера, зачем вы их убили? — с упреком обратился я к милиционеру.

Тот серьезно ответил:

— На обратном пути ребята заберут мясо и шкуры. Мясо — домой, а шкуры продадут военным. Жить-то надо, батюшка!

Это происшествие омрачило начавшийся поход.

— Думаю, за такие дела нам придется всем ответить, отец Симон! — тихо сказал мне на ухо иеромонах.

— Да, все это так просто не пройдет, к сожалению… — согласился я.

В рыхлом снегу наши ноги начали вязнуть, сначала по щиколотку, потом по колено. Спасало от снега то, что мы шли в резиновых сапогах, обвязав голенища веревками. Сапоги мы должны были оставить на той стороне перевала, в первом селении у родственницы пчеловода. Ботинки мы несли с собой. Перевальная седловина встретила нас свистом шквального ветра, швыряющего в лицо клочья тумана. Наши помощники распрощались с нами и быстро начали спускаться вниз, опасаясь дождя.

То, что я увидел, заглянув с перевала в сторону России, ужаснуло меня. Мы стояли на гигантском снежном наддуве высотой метров двенадцать, заканчивающемся вертикальным обрывом. Валерий приказал нам не двигаться, а сам взялся искать обходной путь. Найдя понижение в толще снежного пласта, на котором мы стояли, он принялся копать в обрыве ступени саперной лопаткой.

— Спускаемся здесь! — крикнул он.

Свист ветра унес его слова в пропасть. Мы подошли к краю обрыва.

— Я спущусь первым, а затем вы по одному! Помните, что падать запрещается!

Через несколько минут он стоял внизу на пологом снежнике и, подняв лицо кверху, призывно махал рукой.

— Давай, отец Ксенофонт, спускайся! — уступил я место своему спутнику.

— Нет, батюшка, идите вы, как более опытный! Я хочу посмотреть как вы пройдете…

Мы перекрестились, и я начал спуск, стараясь не смотреть вниз. Я пытался как можно глубже вбивать в снег носки сапог и даже пальцы, которые вскоре начали саднить от жесткого снега и одеревенели от холода. Валерий страховал меня внизу, чтобы я не улетел по снежнику в далекую туманную котловину ущелья. Мне казалось, что я обязательно сорвусь, и все же, не зная как, уже стоял внизу, не веря своим глазам и стараясь дыханием согреть мокрые покрасневшие руки.

Вслед за мной по снежному пласту полез отец Ксенофонт, повторяя мои движения. Его огромные сапоги не помещались в снежных ступеньках, и он прилагал отчаянные усилия, чтобы удержаться, хватаясь за снег руками. Но на последних метрах он не удержался и заскользил вниз. Мы с милиционером поймали нашего друга на снежнике и задержали его скольжение. Посиневший от холода, он присоединился к нам. Туман окутал перевал, и в лицо начал хлестать холодный моросящий дождь, пошатывая нас резкими порывами шквального ветра. Итак, здравствуй, Россия!