Монах Афонский - Птицы небесные. 1-2 части

Через полчаса пограничники ввели в комнату сконфуженного отца Ксенофонта.

Часа два нас никто не вызывал. Мы стали обсуждать наше положение.

— Батюшка, стойте на том, что мы приехали в гости из России! — уговаривал меня милиционер.

— Валера, уверяю тебя, что мой обман быстро раскусят по моему лицу и глазам! Не умею я врать…

— Хорошо, тогда говорим как есть: вы едете в Москву, а я в Минводы.

В полдень нас под охраной отвели на обед: из окошка нам выдали пустой суп, в котором сиротливо плавали остатки капусты и вермишели, а также налили по большой кружке чая со странным вкусом. Ощущая сильную жажду, я выпил этот чай. Милиционер и отец Ксенофонт от него отказались. Затем нас под охраной отвели в туалет и после снова заперли в той же комнате. Через полчаса мне опять нестерпимо захотелось обратно. Я начал стучать в дверь. Ее открыл лейтенант и строго спросил:

— Почему стучите? Что вам нужно?

— Прошу отвести в туалет!

— Сейчас нельзя, видите — у нас партсобрание!

Через его плечо я заметил пограничников, рядами сидевших на стульях и с удовольствием слушавших наш диалог.

— А когда можно будет выйти?

— Мы вас позовем…

Дверь захлопнулась. Я понял, что попал в ловушку. Нестерпимые мучения заставили меня снова начать стучать. Дверь отворил разгневанный начальник заставы:

— Прекратите шуметь!

— Я не могу больше ждать! — настаивал я.

За спиной командира послышался откровенный смех.

— Скоро придет лейтенант из спецчасти и отведет вас в туалет. Это его дело!

И начальник с силой захлопнул дверь. Я стал осматривать замок, нажимая на нем все задвижки. Дверь внезапно каким-то образом открылась. Я прошел в туалет мимо оторопевшей партийной аудитории. За спиной я услышал крик командира:

— Эй, спецчасть, твой арестованный сбежал!

Когда я выходил из туалета, меня ожидал молодой толстощекий лейтенант с худеньким помощником:

— Как вы вышли из запертой комнаты?

— Сам не знаю! Подергал замок в двери, он и открылся…

— Странно… — удивился начальник спецчасти. — Я буду рядом, а у двери поставлю часового. Если что нужно, говорите ему!

Войдя в комнату, я спросил у милиционера:

— Валера, не пойму, в чем дело? Раньше таких приключений с туалетом у меня не случалось!

— А они солдатам в чай бром добавляют, вот он и гоняет вас!

Уже стемнело, когда в комнату вошли два лейтенанта спецчасти:

— Пройдемте с нами!

Нас ввели в кабинет начальника погранзаставы, где находились два солдата и старшина.

— Раздевайтесь, обыск!

Мы с иеромонахом сняли подрясники и нательные рубашки. Валерий тоже разделся до пояса.

— Снимайте брюки! — приказали ему пограничники.

Затем они поглядели на нас с отцом Ксенофонтом.

— И вы тоже!

Старшина с солдатами начали исследовать содержимое наших карманов, прощупывая каждый шов одежды. Осмотрели даже носки. Из ботинок вытащили стельки, тщательно проверили обувь.

— Так, так, баксы! — удовлетворенно сказал старший лейтенант, когда старшина положил перед ним на стол две стодолларовые бумажки.

— Откуда?

— Дали в селе на дорогу, — ответил я.

— А что за конверт с деньгами?

— Помощь от верующих!

Командир записал это в какой-то бланк:

— Ваши паспорта и деньги отдадим после, если, конечно, вас выпустят… — усмехнулся он.

— А вы снимайте трусы! — приказал старший лейтенант милиционеру.

— Сами снимайте! — ответил он с вызовом.

Присутствующие пограничники переглянулись и промолчали. Нам с иеромонахом такого приказа не последовало. Всем дали одеться и отвели в казарму, где заперли в комнате с тремя койками. Мы уселись на них, обсуждая прошедший обыск. В первом часу ночи нас начали вызывать на допрос по одному. Первым вызвали милиционера, затем отца Ксенофонта. Их долго не было, и я истомился, дожидаясь возвращения своих друзей. Наконец часовой привел их поочередно.

— Что спрашивают? — обратился я с любопытством к Валерию.

— Говорят, зачем вы соврали, что приехали из России? Якобы нас кто-то выдал, когда мы пришли из леса в село со стороны Абхазии… Не просить же у них прощения?

— А что еще спрашивают?

— Да разную ерунду! И не давайте сбить себя провокационными вопросами…

— А что это такое? — хотел спросить я, но меня подняли с койки два солдата и отвели в кабинет начальника спецчасти.

Он начал допрашивать меня, а худенький младший лейтенант записывал мои ответы. Расспросив меня о том, как я попал на Псху и зачем еду в Москву, лейтенант неожиданно спросил:

— В каких отношениях вы состоите с вашей соседкой на Решевей?

— Ни в каких отношениях не состою! — удивился я. — Ей уж под семьдесят лет! Просто помогаю ей чем могу…

— Ага… — поджал губы начальник. — А у нас другая информация!

— Значит, ложная информация! — ответил я.

Лейтенант продолжил допрос:

— По нашим сведениям, вы являетесь резидентом бандитских формирований с Северного Кавказа и занимаетесь торговлей оружием и наркотиками.

— Не знаю, откуда у вас эти сведения, но они совершенная чушь!

— Мы вам выдвинули обвинение, а вы докажите нам его необоснованность!

— Так это вы выдумали такое обвинение, вы и доказывайте его!

— Тогда в чем состоит ваша деятельность на Псху?

— Помогаю людям службами и строительством для них церкви. Я монах и приехал в горы молиться в уединении.

— Так. Первый ваш ответ понятен, а второй — нет. Что такое — молиться в уединении?

Об этом пришлось говорить долго, но по лицам допрашивающих было видно, что они не могут понять моих объяснений.

— Как все это записать? — спросил молоденький лейтенант у начальника.

— Пиши, что служит в церкви на Псху и молится!

— Как вам удалось миновать наш пост?

— Обошли его лесом.

— Вот как! Слушай, лейтенант, передай, чтобы там установили еще один пост, — сказал начальник погранзаставы своему помощнику.

— А что вы будете с нами делать? — полюбопытствовал я.

— Мы отправим сведения о вас начальству. Как оно решит, так и будет: если скажут вас задержать, задержим, а если решат отпустить, то отпустим.

В три часа ночи меня привели в комнату. Милиционер и иеромонах не спали.

— Ну, что они решили? — спросил Валерий.

— Говорят, что нужно ожидать решения начальства.

— Понятно. Тогда спим! — сказал безстрашный милиционер и мгновенно уснул.

У меня в душе поселилось к нему теплое чувство. Я испытывал к этому человеку сильное уважение за то, что он ради меня добровольно сдался пограничникам. Только теперь я вспомнил о молитве, с ужасом предполагая, что потерял ее. К своему изумлению, я услышал в сердце ее тихий голос — ослабевший, но по-прежнему живой, словно прекрасная исцеляющая мелодия: «Господи, Иисусе Христе, помилуй мя!» Утром нас отвели на завтрак в комнату, где находились и другие военные. Лейтенант спецчасти явно к нам потеплел: