Наталья Горбачева - «Вся моя жизнь как на ладони». История бывшего заключённого

В декабре наконец состоялся суд: мне дали три с половиной года строгого режима, хотя грозило от двенадцати и больше. Я попал в другую камеру, для осуждённых на строгий режим. Там было пятьдесят человек, в основном люди, отсидевшие уже не один срок. Меня приняли в эту семью. Один заключённый, Виктор, у которого большая часть жизни прошла в тюрьме, многому меня научил, рассказал про зоны, где он был, про этапы, что лучше с собой не брать, что брать, как себя вести, что говорить и так далее. Его настроению и желанию жить могут позавидовать многие живущие на воле. Дай Бог ему здоровья!

С нами находился один человек, у которого было кожное заболевание: кожа гнила, кажется, везде, он даже улыбаться не мог нормально. Он болел уже лет семь, иногда немного проходило местами, но потом снова состояние ухудшалось. Мазали его какой-то гормональной мазью. Этот человек носил крестик. Я спросил его, православный ли он? Он ответил, что в деревне его крестили маленьким, но он этого не помнит. Я предложил ему молиться в течение трёх вечеров, прикладывая крестик, который мне прислала тётя-иконописец. Этот крестик был просто нарисован на сложенной пополам маленькой картонке, внутри неё хранился кусочек ладана и было накапано ароматным целебным маслом из Иерусалима. Мы начали читать перед сном молитвы, потом я прикладывал к его груди крестик. Читал я, но так, чтобы слышно было только ему. Он должен был повторять всё за мной про себя и верить, что нет ничего невозможного для Господа.

Прошёл день, второй. Всё это время меня, естественно, атаковали сомнения: семь лет человек болеет и сейчас не выздоровеет. Но главное – не копаться в этих мыслях, игнорировать их и верить, что нет ничего невозможного для Бога. Мы ничего не можем, Он – может всё. И вот прочитали мы в третий день молитвы, попросили о здравии раба Божьего Алексея. Наутро я проснулся в тот момент, когда Витя заваривал чай. Алексей сел напротив него. Дальше я услышал спросонья, как Виктор говорит с удивлением: «Лёш, что с тобой?» Тот спрашивает: «А что?» – «Да ты чистый… Иди посмотри в зеркало». Я понял, что чудо всё же произошло. Хотелось и плакать, и одновременно радоваться, и благодарить Господа. Я подсел к столу, Виктор предложил чаю и спросил, как это я сделал. Конечно же, ответ у меня был простой, что не я это сделал, а Господь по вере больного. Алексей отошёл от зеркала, и я увидел, что он даже не идёт, а будто летит, счастливый, с широкой улыбкой – помню я ещё тогда подумал: как у Буратино. Он подсел к нам, с волнением стал осматривать себя: нигде даже миллиметра повреждённой кожи не было, только на руках в складках засохшая кожа, а под ней – чистая, как у младенца. Я попросил Алексея выучить «Отче наш» и читать по возможности – это и будет его благодарение Богу.

В эти же дни пришло письмо от бабушки с известием, что произошло обретение мощей преподобного Александра Свирского. В письме была вырезка из газеты «Православный Петербург» с фотографией, как мощи преподобного вносят в храм мучениц Веры, Надежды и Любови, а также иконка, которую прикладывали к мощам. Для меня это было большим утешением.

Перед Новым годом я вспомнил тот случай, когда будто вышел из тела и видел себя со стороны. Вспомнил и снова задумался: как это возможно? Ум наш многого не может понять, поэтому не принимает духовных вещей. Вот и я усомнился – и вслед за тем получил незабываемый урок. Дело было так. Глянув, что показывают по телевизору в праздничном концерте, я лёг и стал молиться перед сном. И снова впал в то же состояние, как тогда: ни двинуться, ни шелохнуться, как будто ты находишься в коробке. Я закрыл глаза и вдруг ощутил, как будто вывалился из тела и провалился вниз. Я оказался в такой тьме, что не передать словами. И боль ужасная, будто весь горишь в огне. Были ещё какие-то звуки, будто стая летучих мышей приближалась: всё ближе и ближе. Боль, страх, все плохие чувства обострились и с каждой секундой бесконечно усиливались. Молитву я просто не мог себя заставить произнести, ни одного слова не мог из себя выдавить. Потом я начал зрительно представлять слова молитвы и глазами читать: «Явися мне милосерд, святый Ангеле Господень, не отлучайся от мене, но просвети мя светом неприкосновенным и сотвори мя достойна Царствия Небеснаго. Аминь». И как только прочёл последнее слово, тут же резко вернулся обратно в тело. Я опёрся на руку, приподнявшись, лицо моё всё было в поту. Спросил у сокамерников, долго ли я спал. Мне ответили: несколько минут. Я посмотрел на экран телевизора, увидел танцующих канкан женщин. Подумал: «Господи, что их ждёт, как это всё остановить?» Хотелось это состояние удержать в себе как можно дольше. Прости, Господи, нам грехи наши, ибо не ведаем, что творим!

В марте 1998 года меня отправили по этапу на зону. Когда мы проезжали мимо моего родного городка, сквозь щель в закрытом окне я увидел тропинки, по которым мы ходили на огород, на холме был хорошо виден дом, где жила мама. Один из заключённых, ехавших со мной, сказал, что в первый раз всё интересно, а потом одно и то же: этапы, «шмоны». Оказалось, этот человек отсидел почти сорок лет, больше чем два-три месяца на свободе не бывал и даже не знал, что там делать. В тюрьме, сказал он, его дом, где всё есть: сигареты, чай, одежда, его все знают и уважают.

Так мы и ехали дня три в почтово-багажном поезде, который останавливался у каждого столба. В туалет выводили два раза, а то и раз в сутки. Один раз кто-то закурил во время остановки – так всех нас по очереди выводили в тамбур, под «дубинал», за нарушение. Через двое суток в наш «столыпин» заступил на смену очень наглый дежурный. Но его поведение изменилось, когда он узнал, что мы с ним из одного города, и особенно когда я сказал, что мне будто бы через несколько месяцев домой и что мы с ним там увидимся. Вода, которую мы просили вскипятить для чая, теперь была для нас бесплатной, хотя до этого стоила от двух пачек сигарет с фильтром. Всю оставшуюся смену он никому ни в чём не отказывал, передавал сигареты, чай из камеры в камеру, приносил кому воду, кому таблетки. Так мы доехали до Перми. Там, выпрыгивая по одному из вагона, бежали метров сто пятьдесят по коридору из омоновцев и бешеных овчарок в автозак. Нас поместили в пересылочной тюрьме, где мне повстречались люди, с которыми были общие знакомые на свободе. Я услышал ещё больше историй о тюремной жизни в этих краях, о зонах на Севере, о лагерном беспределе. Дай Бог всем заключённым сил, терпения и веры!

С апреля 1998 по август 2000 года я отбывал срок в лагере в Кунгуре. Работал на промзоне в литейном цеху – там отливали из металла запчасти для автомобилей, для памятников. Для себя отливали гантели, занимались ими ради какого-то психологического удовлетворения. Результаты тренировок были нулевыми: на одной капусте с водой далеко не уедешь. Если завозили картошку, то месяца два-три ели картошку с водой; про перловку с червями шутили что, мол, это каша с мясом.