Артур Пшибыславски - Пустота – это радость, или Буддийская философия с прищуром третьего глаза

Сознание стоит на месте, как поезд на станции, а здесь и сейчас — окно, через которое мы смотрим; изменяются только появляющиеся в нем образы. Чем больше мы сосредотачиваемся на образах, тем больше время и его печальные последствия касаются нас. Чем больше мы сосредотачиваемся на самом факте осознания образов, тем больше с временного переходим на вечное ( парамита ), которое является ничем иным, как сознанием здесь и сейчас — в этом цель буддийской медитации.

Как время могло бы существовать? Его кажущаяся реальность не является реальным доводом: то, что кажется, — только кажется. Если бы время складывалось, например, из минут, оно состояло бы из огромного их количества, которые уже были, а сейчас их нет; из большого количества минут, которых еще нет, потому что это вопрос будущего; и из одного мгновения в настоящем, которое трудно ухватить, — потому что где оно начинается? Сейчас? И где кончится? Тоже сейчас? К тому же, если настоящее — это точка времени, находящаяся между прошлым и будущим, то непросто найти точку, находящуюся между двумя частями, которых уже и еще нет. В дополнение ко всему настоящее из перспективы прошлого является будущим, а из перспективы будущего является прошлым. Так есть настоящее или нет, ведь оно преходяще? Время, состоящее из трех частей, которых нет, — эвфемизм — не слишком реально. Стоит ли им заниматься? Времени нет, потому что это лишь непросветленный способ восприятия.

Непросветленное восприятие — удел сознания, которое, как видно, само в себе вне времени. С перспективы его вечности вопрос, как все началось, каково начало так называемой сансары или нашего непросветленного способа переживания, не имеет смысла. Он настолько же неуместен, как вопрос, на каком заводе собрали автомобиль, который нам снится. Есть только вечное сознание, переживающее вечно изменяющиеся содержания. Какое тут может быть начало?

Проще говоря, сознание — это то, что смотрит нашими глазами и слышит нашими ушами (разве что после чересчур интенсивной вечеринки у нас стало все наоборот). Сознание, всматривающееся во внешний мир либо во внутренний мир мыслей и чувств, словно пассажир, выглядывающий через окно поезда, никогда не смотрит на себя. Чтобы глаз увидел себя, необходимо зеркало, и его функции выполняет буддийская медитация. Она позволяет сознанию увидеть себя, позволяет оглянуться на купе в поезде, который никогда не отъедет от станции Здесь и Сейчас. Медитация позволяет сознанию оторваться от того, на что оно до сих пор смотрело, и взглянуть на себя. Сознание, осознающее не внешние изменяющиеся предметы или внутренние преходящие состояния, а самое себя, обретает переживание, качественно отличающееся от всего, пережитого до сих пор. Оно осознает, не осознавая ничего конкретного; осознает, даже если нет никаких форм, никакого предмета, который оно могло бы осознавать, — потому что заключено только в вечном акте здесь и сейчас. Если его объект сознания не изменится, время останавливается, перестает течь, потому что не происходит изменения предмета, которое вызывало иллюзию времени. Сознание и то, что оно осознает, суть единое и неразделимое целое. Объект (то есть сознание), субъект (то есть сознание) и действие, каким является узнавание первого вторым (то есть сознание), неотличимы друг от друга; они являются единством, лишенным какого-либо разделения. Это самый истинный момент восприятия, в котором наконец поймано что-то, что не изменяется, то есть момент вечности. Тогда можно сказать только знаменитое «Остановись, мгновенье!» не только потому, что оно так прекрасно, но и потому, что в этом переживании нет времени, а следовательно, постоянство и неизменность в данном случае — естественное состояние, очевидное для сознания; оно все-исполняющее, потому что непреходящее.

Во всем этом есть только одна закавыка, а именно, что сознание — не вещь. Наше сознание до сих пор смотрело только на вещи, только на объекты, которые могло осознавать. Ему трудно научиться и привыкнуть смотреть на что-то, что объектом не является. Само сознание не представляет собой подобный объект, потому что оно — лишь акт осознавания, и этот факт не облегчает наблюдение за ним. Поэтому, глядя внутрь себя, мы не находим никого, хотя у нас и остается сильное и справедливое впечатление, что там есть кто-то воспринимающий. Нелегко заметить что-то, что является не кем-то или чем-то, а только чистым сознанием, способностью к осознаванию, а не объектом типа мысли или образа, бывшим до сих пор всем, что наше сознание видело. Ознакомление с собственным сознанием требует тренировки, называемой медитацией. Тренировка позволяет освоиться с сознанием, или просто с природой Будды, говоря классическим языком. Именно потому, что каждое существо имеет сознание — способность переживать и воспринимать, все обладают природой Будды, как ее называют классические буддийские тексты.

Чтобы приблизить неуловимое, хотя и постоянно присутствующее сознание, или природу Будды, буддийская философия часто сравнивает его с пространством, и трудно представить себе лучший пример. Обычно мы недооцениваем пространство, воспринимая его как пустую территорию, окружающую предметы. Оно кажется нам менее реальным и важным, чем они. Но все как раз наоборот. Мы можем вообразить пространство без предметов, но трудно представить себе вещи без пространства. Во-первых, у них должно быть место, в котором они могли бы появиться, а во-вторых, пространство не только их окружает и дает место, но и буквально пронизывает их, предметы чуть ли не созданы в нем. Если вы с этим не согласны, попробуйте представить стол без пространства, то есть представьте себе стол без длины, ширины и высоты. Пространство вплетено в предметы значительно сильнее, чем кажется на первый взгляд. Хуже того или, точнее, лучше, пространство проникает и делает возможными даже непространственные ( sic! [40] Так! (лат.). — Прим. переводчика. ): мысли и чувства, которые не обладают длиной, высотой и шириной, но размещаются у нас внутри, — не шастают по комнате, а крутятся в голове, то есть в пространстве, которое является местом, где они происходят, и без которого мы вообще не смогли бы их иметь и чувствовать. Удастся ли нам оторвать мысли и чувства от того осознающего пространства, в котором они происходят?

Так мы незаметно переходим от пространства к сознанию, что в философии совершенно естественно, а сознание охватывает и так называемый внешний мир [41] Об этом мы уже говорили в главах «Рассуждения за едой, или Мир является лишь умом» и «Пустота невыразимо полна, или О разнице между рангтонг и шентонг ». . Ведь где же он осознается, как не в пространстве нашего сознания? Имели бы мы без сознания вообще какое-нибудь понятие о нем и какое-либо его восприятие? Не является ли внешнее таковым лишь потому, что его осознает некое сознание в качестве внешнего? Ум — куда ни глянь! Это осознающее пространство буддийская философия называет пространством явлений, открытостью, в которой появляются все переживания, ведущие к разделению на объект и субъект, на нас самих и окружающий мир. Само разделение оказывается иллюзорным — чем больше мы изучали внешний мир и субъект, называемый «я», тем труднее было их отыскать, и единственное, что осталось в конце, — это пространственное, внеличностное сознание, охватывающее как наши представления о нас самих, так и условный внешний мир, от которого сознание невозможно оторвать. Путь открытия внеличностного сознания — это отказ от нескольких закостеневших представлений, касающихся воспринимаемого нами мира и того, кто его воспринимает. Обычно европейский ум возмущается, услышав, что нужно отбросить или растворить что-то, что кажется сущностно важным, а именно наше драгоценное эго. Но с точки зрения буддизма это лучший бизнес, какой только можно вообразить: мы отдаем то, чего никогда не было, — наше иллюзорное «я», а взамен получаем все: вневременное, всеохватывающее сознание, которое делает все возможным, в котором всегда разыгрывался сон с главным героем, то есть с нами, и с окружающим миром (иногда выступающим в роли гонящегося за нами тигра). Когда всеохватывающее сознание будет распознано, сну вовсе не нужно прекращаться, но он перестает вводить в заблуждение, потому что и он распознается как сон. Мы ничего не теряем, а находим значительно больше: абсолютную свободу от всяких приснившихся образов нас самих и мира.