Светлана Баконина - Церковная жизнь русской эмиграции на Дальнем Востоке в 1920–1931 гг. На материалах Харбинской епархии

В 1921 г. перед VI («по борьбе с контрреволюцией в среде духовенства») отделением ВЧК была поставлена задача – обличить Патриарха в том, что он «нелегально сносится с заграничными церковными кругами, монархической эмиграцией и поощряет церковную контрреволюцию внутри России». Советская пресса заговорила о его «тайных сношениях с заграницей» как о достоверно установленном факте {249}. В то же время за границей разными путями получали довольно подробные известия с родины.

В 1922 г. свободная эмигрантская пресса почти ежедневно передавала сообщения о событиях в России, гонениях на духовенство и судьбе российского Патриарха. В Харбине довольно скоро стало известно, что 19 мая 1922 г. находившийся под домашним арестом святитель был переведен с Троицкого подворья в Донской монастырь, где к нему была приставлена усиленная охрана. В сентябре было опубликовано сообщение, в котором говорилось, что Патриарх «охраняется отрядом чекистов в 150 человек и к нему никто не допускается, любая переписка запрещена». В статье описывался случай, когда пьяные чекисты пытались ворваться в келью Патриарха и двое из них были застрелены комиссаром. «Из Москвы, – сообщала газета «Свет», – отдан приказ, чтобы жизнь Патриарха была сохранена до начала процесса. Последнее время, ввиду тяжелых условий режима, Патриарх Тихон занемог и не покидает постели» {250}.

С августа 1922 до весны 1923 г. продолжались регулярные допросы святителя. Однако сроки начала судебного процесса постоянно срывались, и последние приготовления к нему пришлись на апрель 1923 г. 19 апреля Патриарх Тихон был переведен из Донского монастыря во внутреннюю тюрьму ГПУ. Весть об этом всколыхнула церковные круги, через иностранных корреспондентов проникла за кордон {251}. Перевод Патриарха на Лубянку многим представлялся прелюдией к запланированному процессу, на котором, по секретному постановлению Политбюро ЦК РКП(б), трибунал должен был вынести ему смертный приговор. Представляет интерес следующий факт: во время пребывания Патриарха в тюрьме советская пресса словно забыла о его существовании и ничего о нем не писала, но зато за границей продолжали регулярно получать сообщения из Москвы.

В начале июня в Харбин пришла корреспонденция из Берлина: «Находящийся в заключении Патриарх Тихон серьезно занемог. Прокуратура отказала в выдаче разрешения врачам, постоянно лечившим Патриарха, посетить больного. Арестованному Патриарху предложено пользоваться услугами тюремного врача. Больного Патриарха ежедневно подвергают допросу, заставляя давать письменные показания. Все распоряжения по отношению к арестованному Патриарху санкционируются Крыленко, без его разрешения свидания и передача продуктов арестованному не допускаются» {252}. В этот период, как свидетельствует современник, при всей разноголосице, которая существовала тогда в общественном мнении, все сходились в одном – Патриарх никогда не увидит свободы, говорить о его освобождении значило говорить о чуде. Несмотря на то что никто ничего достоверно не знал, в провинции ходили упорные слухи о расстреле святителя {253}.

Смертный приговор Патриарху не был вынесен. На это решение властей повлияли как протесты мирового общественного мнения, так и беспорядки внутри страны. В то же время обстоятельства освобождения Патриарха свидетельствуют о том, что советская власть не отказывалась от своих планов. Выход был найден в новой провокации против главы Русской Православной Церкви.

Томящийся в лубянских застенках Патриарх знал на тот момент только то, что лишенная законного управления Церковь гибнет. В то же время власти усиленно добивались от него публичного «покаяния», которое было условием освобождения из-под ареста. И Патриарх принял решение пожертвовать своим авторитетом, но спасти Церковь. 16 июня 1923 г. он подписал заявление в Верховный Суд РСФСР, в котором признал правильность решения суда о привлечении его к ответственности «по указанным в обвинительном заключении статьям Уголовного Кодекса за антисоветскую деятельность».

«Я отныне советской власти не враг. Я окончательно и решительно отмежевываюсь как от зарубежной, так и от внутренней монархически-белогвардейской контрреволюции» {254}– эти слова, по расчетам властей, должны были вызвать бурю и уничтожить Патриарха в глазах православного народа, и прежде всего русской эмиграции.

27 июня 1923 г. Патриарх Тихон был освобожден из тюрьмы и вновь переведен в Донской монастырь. В этот же день в Харбине были получены три телеграммы: две из Риги и одна из Москвы. В первой говорилось об освобождении Патриарха, которое явилось следствием его письма на имя советских властей с выражением «самого искреннего сожаления по поводу всей своей деятельности, направленной против советской власти» и готовности присягнуть на верность советскому правительству. Вторая сообщала: «По общему убеждению Тихон обратился к советской власти со своим последним письмом после применения к нему в тюрьме пыток, и ввиду чего он не может быть ответственным за содержание письма, заявляющего о признании им советской власти». И, наконец, последней была получена телеграмма о том, что, согласно газетным сообщениям, Патриарх Тихон скончался 16 июня в московской тюрьме {255}.

В тот же день на первых страницах газет появились большие статьи с откликами на ошеломившее харбинцев известие. Все они называли ложным сообщение о «раскаянии» Патриарха и признании им советской власти, за границей поверили только в мученическую кончину «великого страдальца и исповедника». Судьба Патриарха волновала не только православных – 28 июня в квартиру епископа Камчатского Нестора явилась депутация от харбинских мусульман для выражения чувств соболезнования по усопшем главе христианской Церкви и негодования по поводу его преследований. 29 июня харбинские газеты опубликовали статьи под общим заголовком «К мученической кончине Патриарха». В некрологе, написанном священником Иоакинфом Лавошниковым, говорилось: «Неслыханное злодеяние свершилось в ХХ веке. Мучительным, по усовершенствованному методу электрической энергией, пыткам подвергся врагами Христовой веры престарелый Первоиерарх Церкви Православной и не стало его в живых. Власть добилась своего. Патриарх Тихон, ненавистный ей, умер, но не в силах она снять с него венец мученичества и умалить до конца свершенный им подвиг» {256}.

В этот же день газеты сообщили, что вечером 29 июня в Никольском соборе будет отслужена панихида, которую совершат харбинские архиереи в сослужении всего городского духовенства. Но панихиды в этот день не было. Для обсуждения вопроса о почтении памяти почившего Патриарха Московского и всея России Тихона, в покоях архиепископа Харбинского Мефодия состоялось объединенное совещание, на котором, кроме православных епископов, священников и мирян, присутствовали ксендз, настоятель армянской церкви и представитель местной мусульманской общины. После обмена мнениями на совещании было решено принять меры к получению бесспорного подтверждения факта кончины Патриарха. Предполагалось также назначить особый траурный день для совершения заупокойной литургии. Вечером того же дня должно было состояться собрание, посвященное памяти Патриарха и наименованное «Вечером скорби».