Парфений (Агеев) - Автобиография

Простите меня, что я так далеко и долго увлекся этою беседой, ибо говорить о Боге и о Его великой премудрости и человеколюбии от сладости не имею сытости, ибо когда говорю о Боге или размышляю Его величество, то все земное забываю, и даже иногда и сам себя. О, Сладчайший Иисусе, души моей утешение!

Да еще, что я дал вам предуведомление, дабы вы знали, что каждым человеком и его бытием и делами управляет сам Бог, только ежели человек не последует своей воле и своему собственному плотскому стремлению, но завсегда прибегает к Богу и просит Его милости и помощи, потому Он сказал, что без Мене ничего не можете творити.

Ибо для того я говорю, что вы уже много лет беспокоите меня письмами и вынуждаете меня, чтобы я открыл вам, хотя отчасти, путь и поприще жизни моей от самой юности моей; но я уже несколько раз вам в том отказывал, но вы все-таки не оставили меня в спокойствии; но я, любя вас сердечно, хотя и бесполезно мне, а может быть, еще и вредно, скажу вам несколько слов о моем странствии по житейскому пути, потому что сказано: «Просящему у тебя дай», – но скажу только с тем, что покуда я еще буду продолжать этот путь, то отнюдь никому этого не говорите и держите в тайне только двое вы, а когда окончу свой путь, тогда как знаете.

2. О месте рождения я говорить не буду, но только скажу, что я назначен Богом во служение Ему, Создателю, прежде еще моего существования, в утробе матерней; ибо родитель мой также имел желание в самой юности оставить мир и удалиться в пустыню, потому что он был сирота, после матери остался четырех лет, а после отца – шести; но Богом было позволено ему вступить в брак и проходить трудное и скорбное поприще в мире, в супружеской жизни, и что он будет иметь трех сыновей, один будет еще в пеленах взят к Богу, а прочие дети будут умнее тебя, одного возьму Себе во служение, который [3] Слово надписано сверху другим почерком; перед ним зачеркнуто «а один». будет полезен и для общества, а третий успокоит тебя [4] Слова «а третий успокоит тебя» приписаны другим почерком. .

3. Вот поэтому он 18‑ти лет и вступил в брак и взял себе супругу, вместе наставницу и учительницу всем добродетелям, и звал ее матерью, ибо воистину она была мать всем бедным и нищим и пристанище всем инокам и инокиням, и всем странствующим покров; и все называли ее матерью. От таковых-то я был родителей рожден.

4. Первого они родили сына Стефана, который шести месяцев помер. Второго родили меня, и я, с юности оставивши мир, сколько могу, служу Богу и ближним [5] Слова «и ближним» приписаны другим почерком. , а третий остался жить в мире и 35‑ти лет помер [6] Слова «и 35 лет помер» приписаны другим почерком. ; я о младенчестве ничего не могу сказать, но только стал понимать кое-что и даже уже помню: все называли [7] Буква «ы» надписана другим почерком. меня попом и никак меня не звали кроме этого имени, потому что я никакими детскими играми и шалостями, обычными детям, не занимался, но все игры мои были и забавы – или Богу молиться, или пещеры копать, или церкви делать и что-нибудь божественное петь, или между стариками сидеть и слушать их разные исторические разговоры и повести; а когда родитель читал, а я сидел и слушал, и расспрашивал, и даже иногда до раздражения родителей своими расспросами и любопытствами; еще у меня были две бабушки, одна прабабушка 115‑ти лет и имела память необыкновенную, и любила мне рассказывать разные повести, потому что я любил их слушать, и когда она у нас бывала, тогда я никуда не пойду, целые сутки просижу подле нее и все принуждаю что-нибудь рассказать: повести, хотя и простые, но все душеполезные, все направлены ко спасению души и к любви Богу и к пустынной жизни; но и семейство наше было как Духовная академия и училище благочестия, ибо ничего больше никогда не услышишь – или читают книги, или кто что-нибудь душеполезное рассказывает, или поют духовные песни, ибо в дому нашем никогда не держали никакого хмельного пития и даже не ели хлеба, который печен на хмельных дрожжах; хотя по состоянию имели три самовара, но и то держали для гостей; а из семейства пил чай только один родитель – ему это по торговле было необходимо; но и я покуда был в объятиях родительницы, до десяти лет чаю не пил и даже не хотел никогда и пить; но после мир заставил пить.

5. Еще я имел необыкновенную страсть проповедовать величие и славу Божию, ибо только что-нибудь услышу новое, или какое чудо или житие в Четьих Минеях, то утром отправляюсь по всем сродникам и знаемым это рассказывать; ибо память у меня была острая, и поэтому прозвали уже меня попом-проповедником и часто на улицах меня останавливали, ибо знали: когда я иду, то что-нибудь несу новое, и расспрашивали; и где только я остановлюсь, уже около меня толпа народу!

6. Но хотя юное мое сердце и отвлечено было от Православной Церкви, но внутреннее желание моего сердца любило ее, ибо никогда я мимо нее не проходил, чтобы не зашел и не положил в ней трех поклонов, хотя родители и запрещали ходить в нее, но я на это не смотрел; хотя за это иногда принимал брань, а иногда и побои, но я как увижу церковь, то сердце мое и закипит, а наипаче, ежели монастырь.

7. До шести лет не учили меня грамоте, хотя я и просился и плакал; и на шестом году родитель купил азбуку и принес с базара, и я принял как неоцененный дар и ходил с ней по всем родным, ее показывал. Потом сам родитель начал меня учить и, доучивши до половины псалма «Помилуй мя, Боже», по том отправился по своим торговым делам на все лето, а мне приказал ежедневно читать зады, а матери приказал заставлять меня; и я, читавши зады несколько раз, изучил на память, и они мне наскучили; и я пошел вперед сам и в скором времени выучил азбуку; но мать ежедневно заставляет читать зады, то я сам взявши псалтирь и начал учить прежде по складам, а потом просто, и вытвердил три первые кафизмы. Потом приехал отец и спросил мать мою, что читал ли Петя зады. Она сказала, что то ежедневно читал; потом спрашивает меня, что, Петя, не забыл ты задов? Ну-ка, прочитай их. Я ему ответил: «Что мне читать зады, я уже и всю азбуку на память знаю, а я вот буду читать эту книгу, ту побольше» (показал ему на псалтирь). Он мне прежде не верил, потом велел читать; я же как начал читать, он, удивившись, сказал: «Ты уже читаешь лучше меня», – потом разогнул, где я еще не учил; но я и там начал читать, хотя и не так скоро. Потом он взял книгу Иоанна Златоуста и, разогнувши, велел мне читать, я начал и это читать; он же, удивившись и возрадовавшись, сказал: «Довольно для нас, нам не в попы, я хотел было отдать учителю, а теперь нечего и деньги тратить, теперь только надобно немного поучиться писать»; и потом купил прописную азбуку и показал мне, и так же, хотя как-нибудь, стал писать; вот и кончил я курс наук, вот и все мои учители.