Реза Аслан - Нет бога, кроме Бога. Истоки, эволюция и будущее ислама

Опять-таки достаточно только заглянуть внутрь Каабы, чтобы понять, какое течение христианства укрепилось в Аравии. Согласно преданиям образ Иисуса, который располагался в Каабе, был помещен туда коптским (то есть александрийским монофизитом) христианином по имени Бакура. Если это так, то присутствие Иисуса в пантеоне Каабы можно расценивать как подтверждение веры монофизитов в абсолютно божественную природу Христа – позиция, которая полностью устраивала арабов-язычников.

На Аравийском полуострове христианство в его ортодоксальном и еретическом вариантах должно было оказать значительное влияние на арабов-язычников. Часто отмечалось, что библейские истории, упоминающиеся в Коране, в особенности связанные с Иисусом, имеют сходство с традициями христианской веры. Потрясающе похожи христианское и кораническое описания Апокалипсиса, Судного дня и рая, ожидающего тех, кто будет спасен. Эти общие черты необязательно противоречат мусульманскому убеждению о божественном происхождении Корана, но указывают на то, что язык символов и метафор, используемых в Коране при повествовании о последних днях, не был новым для арабов-язычников. И в некоторой степени этому способствовало распространение христианства в регионе.

В то время как Гассаниды защищали границы Византийской империи, другая арабская династия, Лахмиды, выполняла ту же функцию для государства Сасанидов. Сасаниды, наследники древнего иранского царства Кира Великого, которое доминировало в Малой Азии на протяжении почти тысячелетия, были зороастрийцами – последователями фундаментальной религии, берущей свое начало почти пятнадцать веков назад в откровении иранского пророка Заратустры, чьи идеи оказали огромное влияние на развитие других религий в регионе, в особенности иудаизма и христианства.

Более чем за тысячу лет до появления Христа Заратустра проповедовал идеи существования рая и ада, телесного воскрешения, пришествия Спасителя, который однажды чудесным образом появится на свет от юной девы, и ожидания финальной космической битвы, которая произойдет на исходе времен между силами Добра и Зла. В центре вероучения Заратустры – концепция монотеистической системы, основанной на вере в единого Бога, Ахура Мазду («Мудрого бога»), который создал небо и землю, ночь и день, свет и тьму. Но, как и большинство представителей древнего общества, Заратустра не мог представить своего бога как источник добра и зла одновременно. Поэтому он развивал идею этического дуализма, где соединились два противоборствующих начала – Спента Мину (дух созидания) и Ангра Мину (дух разрушения), которые олицетворяли добро и зло соответственно. Хотя их называли «детьми-близнецами» Мазды, эти два духа не были богами, но являли собой духовное воплощение Правды и Лжи.

Ко времени правления Сасанидов примитивный монотеизм Заратустры превратился в прочную дуалистическую систему, в которой два основных духа стали двумя божествами, сошедшимися в вечной борьбе за человеческие души: Ормазд (Ахура Мазда), Бог Света, и Ахриман, Бог Тьмы, архетип христианского образа Сатаны. Хотя эта религия чужда прозелитизма и крайне трудна для обращения в нее новых последователей (в силу жесткой иерархичности социальной структуры и почти фанатичной одержимости чистотой ритуалов), военное присутствие Сасанидов на Аравийском полуострове привело к тому, что некоторые народы перешли в зороастризм, в частности в наиболее доступные его секты – мазданизм и манихейство.

По итогам приведенного краткого описания религиозной жизни доисламской Аравии возникает следующая картина: эта эпоха, в которой хотя и смешались зороастризм, христианство и иудаизм на одной из древнейших земель Ближнего Востока, по-прежнему определялась языческим мировоззрением, пусть и строго генотеистическим по своей сути. Относительно близко расположенные друг к другу центры трех главных религий предоставляли свободу развития своих вероучений и ритуалов в духе обновления и преобразования. Особенно это было заметно в Мекке, центре Джахилийи. Здесь такая живая разнородная среда стала питательной почвой для новых смелых целей и религиозных экспериментов. Наиболее выделялось на этом фоне арабское монотеистическое движение ханифизм , возникшее приблизительно в VI в. и существовавшее, как утверждают некоторые, исключительно на территории Западной Аравии в Хиджазе.

Легендарные истоки ханифизма изложены в трудах одного из ранних биографов Мухаммада – Ибн Хишама. Однажды, когда жители Мекки отмечали языческий праздник у Каабы, четверо мужчин – Варака ибн Навфаль, Усман ибн Хуваирит, Убайдулла ибн Джахин и Зейд ибн Амр – отделились от толпы молящихся и тайно встретились в пустыне. Там они, связанные узами дружбы, условились, что никогда более не будут поклоняться идолам их предков. Они дали торжественную клятву вернуться к истинной религии Ибрахима, которого они считали не евреем и не христианином, а чистым монотеистом ханифом (от арабского «хнф» – «отворачиваться»), то есть тем, кто отвернулся от идолопоклонства. Вчетвером они покинули Мекку и разошлись по разным путям, чтобы проповедовать новую религию и искать новых последователей. В итоге Варака, Усман и Убайдулла перешли в христианство. Этот факт наглядно свидетельствует о степени влияния этой религии в регионе. Но Зейд продолжил свой путь, отринув религию своего народа и оставив практику поклонения, по его словам, «беспомощным и безвредным идолам» в святилище.

Стоя в тени Каабы, прижавшись спиной к ее стене, Зейд упрекал своих сограждан: «Я отрекаюсь от аль-Лат, аль-Уззы… Я не буду поклоняться Хубалу, хотя он и был нашим богом в те дни, когда я еще так мало смыслил». Заглушая шум многолюдного рынка, его голос раздался над торговым гамом: «Никто из вас не следует религии Ибрахима, кроме меня!»

Как и все проповедники его времени, Зейд был еще и поэтом, и строки, которые предание ему приписывает, содержат невероятное заявление: «Богу я воздаю мою хвалу и благодарность. Нет божества, кроме Него». И все же, несмотря на призыв к монотеизму и отречение от идолов, Зейд глубоко почитал саму Каабу, которая, по его мнению, была духовно связана с Ибрахимом. «Я нахожу себе убежище там, где Ибрахим нашел его».

Ханифизм получил распространение во всем Хиджазе, в особенности в таких густонаселенных центрах, как Таиф, где поэт Умайя ибн Абу-с-Сальт написал строки, превозносящие «религию Ибрахима», и Ятриб (Йасриб), бывший родиной двух влиятельных ханифских лидеров – Абу Амира ар-Рахиба и Абу Ке ибн аль-Аслата. Среди других пророков-ханифов стоит отметить Халида ибн Синана, которого называли «пророком, оставленным своим народом», и Каис ибн Саида, известного как «арабский мудрец». Невозможно сказать, сколько людей перешло в ханифизм во времена доисламской Аравии или насколько многочисленным было это движение. Вместе с тем известно, что многие на Аравийском полуострове активно боролись за превращение смутного понятия генотеистического язычества в то, что Джонатан Фуэк назвал «национальным арабским монотеизмом».