Ксения Разумовская - Сглаз, порча и защитные заговоры

Делает она так: берет небольшой кусок лука, солит его и уходит с ним в чулан. Там она над этим кусочком читает заговор. Чтение заговора прерывает тем, что дует три раза на заговариваемый кусок лука. Читает заговор очень тихо, так, чтобы посторонние его не слышали, да и заговаривает в чулане для того, чтобы никто не видел. Делает все это для того, чтобы польза была от ее лечения. Заговор, который она читает, конечно, не говорит. Наговоренный лук велит положить на больной зуб и лечь спать.

Знахари, по-видимому, никуда не исчезли и в наше время, пережив время гонений и атеизма. Еще сохранились старики и старушки в наших городах и поселках, знающие некие заветные словечки, которые им передали деды и прадеды, бабушки и прабабушки или случайные в их жизни лица, которые по какой-либо причине научили их тайным наукам или просто передали отдельные чудодейственные фразы, заклятия, заговоры. Мы приведем отрывок из рассказа «Заговоренные лапти» современного писателя-фантаста Игоря Пидоренко.

«Фатееву не повезло с командировкой, и его отправили в Сарапул. Отправили что-то там добывать на местном заводе.

…Дела на заводе были окончены, поезд уходил только вечером, и Фатеев решил прогуляться по морозцу, развеять чистым дыханием зимы нехорошие мысли в адрес руководства, пославшего его в такую дыру.

Мороз был градусов двадцать, и Фатеев старательно кутался в тулупчик, одолженный на поездку у соседа. Недалеко от гостиницы находился базар. Средних размеров, небогатый, да и день был не воскресный. Как будто что-то потянуло Фатеева (он позже говорил — черт попутал) зайти на базар. Ведь денег у него собственных не было. Неторопливо утаптывая хрустящий на морозе снег, он шел между рядами, разглядывая неширокий ассортимент: вязаные шапки и рукавицы, клюкву в банках, подсолнечные семечки, сырые и жареные. За прилавками переминались хитроглазые дедки и бабуси, неизвестно для какого покупателя вынесшие в этот морозный день товары на рынок. Правда, местные жители мороза не боялись, но и покупать ничего не покупали, бодро пробегая мимо.

Над одним из прилавков возвышалась на свежеоструганной палочке табличка „Кустарная продукция“. Под продукцией подразумевались фанерные посылочные ящики различных размеров, деревянные совки, веники и… лапти! Самые настоящие — липовые, плетеные!

Фатеев остановился. В воздухе хорошо пахло деревом, почти по-весеннему.

И дед за прилавком, как будто нарочно дожидавшийся Фатеева, вскочил, засуетился, делая приглашающие жесты руками: „Подходи, милок, выбирай, меряй. На любую ногу, на любой вкус, легкие, ловкие. Как обуешь — все девки твои будут. Лапти-то не простые — заговоренные!“ Фатеев скептически хмыкнул: „Это что же, лапти-скороходы?“ — „Нет, милок, — дед все суетился, подхватывал лапти, крутил их, подсовывал под нос покупателю. — Ходкие лапти, верно. Добро несут тому, кто купит, счастье несут. Богат будешь, не пожалеешь, что купил“. Лапти были разные: одни попроще, другие покрасивее, и одна пара Фатееву приглянулась. „Ну, уговорил. Сколько стоят лапти-то?“ — „А десять рубликов, милок, лапоточки эти стоят, немного, десять рубликов“. „Эге! — протянул Фатеев. — А другие?“ — „Простые? Два рубля. Так эти ж, милок, заговоренные!“

Фатеев сунул руку в карман и тут вспомнил, что у него осталась свободной всего пятерка. Да и та на пропитание. Ну, с едой можно потерпеть, завтра вечером дома будет. А лапти хороши именно эти, славно будут на стене смотреться. Этакий раритет! Надо деда уговорить за пять рублей продать. И начал торг… Он убеждал, уговаривал деда — откуда только красноречие взялось? И дед постепенно сдавался, уступал. Наконец, он махнул рукой, пустил мелкую слезу и сказал: „Ладно. Бери за пятерку, лихоимец“.

Фатеев радостно схватил приглянувшуюся пару, сунул хозяину мятую купюру и повернулся, собираясь уходить. Его остановил голос деда: „А спасибо, милый, забыл мне сказать?“ Фатеев удивленно оглянулся и довольно грубо ответил: „Какое еще спасибо, дед? Я же деньги тебе отдал!“

Дед сразу выпрямился, стал внушительнее, выше ростом, глаза засветились молодыми искорками. „Что торговался со мной — ладно. Сам вижу — больше у тебя и нет. Но что спасибо не сказал, не поблагодарил за труд мой, за заговор — на себя пеняй. Не доберешься ты теперь до дому с этими лаптями. Один — доедешь, с ними — нет! Запомни, милый“.

Фатеев, довольный покупкой, только отмахнулся: „Хватит тебе, старый. Бабку пугай сказками. Будь здоров, не кашляй“. И поспешил к выходу. Вслед ему еще раз донесся высокий, хрипловатый голос деда: „Запомни, милый!“

Неудобства с лаптями начались сразу, правда, Фатеев этому значения не придал, отнес все на счет людского любопытства. Лапти в дорожную сумку не вошли, и пришлось их привязать снаружи, к ручке сумки… С этого момента его каждые пятнадцать-двадцать минут кто-нибудь останавливал и начинал подробно расспрашивать о лаптях — где купил, сколько отдал, зачем они ему. А в Казанском аэропорту какая-то женщина, отвечая на вопрос маленькой дочки „Зачем дяде такие тапочки?“ подробно объяснила, что дядя купил их на случай пропоя ботинок. Фатеев взбеленился и на дальнейшие расспросы отвечал только глухим рычанием.

Не помогло. Приставали.

Фатеев благополучно купил билет на самолет, но рейс отложили по метеоусловиям Волгограда сначала на два часа, затем на четыре и, наконец, перенесли на завтра. Это была катастрофа. Денег — ровно полтинник на автобус из аэропорта до дома. Съестных припасов — ни крошки. И особой надежды улететь назавтра нет. Волгоград прочно покрылся туманом. Фатеев с ненавистью посмотрел на лапти: не купил бы — сыт бы был. Но деда и его обещание-проклятие не вспомнил…»

И зря, между прочим, не вспомнил, поскольку следующий день не был лучше. «Шумели двигателями самолеты, люди улетали и прилетали, фатеевский же рейс все задерживали, сначала „неприбытием самолета“, потом опять „по метеоусловиям Волгограда“. Фатеев, уже начинавший против воли подозревать, в чем тут дело, не желал верить в суетную чепуху, однако нет-нет да и поминал деда нехорошим словом…»

Добрые бабули в аэропорту накормили его колбасой с горбушкой хлеба, но злоключениям его пока не было конца, потому что несколько раз менялся маршрут полета из-за метеоусловий. Он побывал и в Набережных Челнах, и в Куйбышеве, пока не очутился в Саратове на жесткой скамейке.

«Тут Фатеев проснулся. От жесткой скамейки ломило все тело, а прямо перед его носом гордо желтела пара лаптей, притороченная к сумке. Он сел и задумался. Как-то незаметно он забыл о вреде суеверий и стал уже всерьез злобно ругать деда, который явно был причиной затянувшегося путешествия».