Максим Толмачёв - Урга и Унгерн

– Слушай сюда, Рерих… Свой выбор ты сделал, отпустить тебя я теперь не могу, так что отбрось все лишние мысли и примени свою смекалку на то, чтобы организовать мне в дивизии интендантскую службу. Чтобы провизии, фуража и боеприпасов было у нас с запасом, и медицину мне наладь заодно. За саботаж я люто наказываю, это ты очень быстро уяснишь. Очень не советую хитрить со мной и разводить канцелярщину. Давай-ка выпьем, братец, чаю… и кристаллы свои доставай, мне сегодня спать никак нельзя!

Неожиданные повороты разговора сбивали меня с толку. На лице Дедушки была теперь улыбка, он услужливо разливал чай из мятого китайского чайника. Я достал склянку с метамфетамином, и мы приняли небольшую дозу, чтобы взбодриться.

Ранним утром следующего дня мы выехали с генералом Унгерном и его адъютантом Ружанским в полевой лагерь генерала Резухина на Баруне. Двигаясь с Северо-Запада от Урги, мы вскоре нагнали китайский караван из десятка верблюдов, хорошо охраняемый конными бойцами. Барон, на скаку обогнав караван, дал команду всем остановиться. Нас было только трое, причем вооружены винтовкой и наганом лишь барон и его адъютант, но караванщик подчинился, а военизированная охрана из всадников остановилась, не оказывая сопротивления. Начальником каравана являлся довольно упитанный господин на маленькой монгольской лошадке. Он сначала о чем-то пытался спорить с бароном, но после нескольких фраз приуныл и только кивал головой. Потом Унгерн скомандовал бойцам спешиться и сложить оружие. Те нехотя повиновались. Дедушка приказал мне собрать все винтовки, а сам, проходя вдоль шеренги разоруженных солдат, вглядывался в их лица. Среди охраны было и несколько русских. Напротив одного из них Унгерн задержался дольше обычного. Задал какой-то вопрос и, не дождавшись ответа, неожиданно для всех выстрелил ему из нагана в голову. Та же участь постигла еще двух китайцев из шеренги, они отличались от других наездников короткой прической вместо длинных кос, что выдавало в них гаминов. После казни барон извлек стреляные гильзы из барабана своего револьвера, заменил их на новые патроны, вложил оружие в кобуру, сел на свою кобылу Машку и поскакал впереди каравана, дав нам с Ружанским знак следовать за ним.

Кавалерийских навыков у меня практически не было, а ехать с кучей винтовок за спиной было просто мучительно. Матерясь в сердцах, я догнал на своей лошаденке Дедушку, который, опережая мои вопросы и даже не поворачиваясь в мою сторону, объявил:

– Большевиков расстрелял, караван конфисковал для нужд армии.

– А почему никто не сопротивлялся, их же больше?

Унгерн на этот раз удостоил меня взглядом и даже улыбнулся, но на вопрос мой не ответил. Примерно через час прибыли в расположение лагеря генерала Резухина.

Борис Петрович Резухин был хозяином гостеприимным. Он радостно обнял Дедушку, припав к его груди как блудный сын. Как и барон, он был рыжеусым блондином, вот только ростом значительно ниже, а комплекцией плотнее. Еще он выглядел намного чище и опрятней Унгерна, который либо имел свое собственное представление о гигиене, либо попросту ею пренебрегал. Борис Петрович представлял из себя, пожалуй, первого русского в Азиатской конной, которого при беглом взгляде без натяжки можно было назвать офицером, причем наверняка кадровым. Свой пигмейский рост Резухин компенсировал гордой осанкой и статью, держался деликатно, не был лишен манер и обходительности. Он сразу вызвал у меня симпатию и с первых же крепких рукопожатий расположил к себе.

В штабной юрте на чугунной печи кипел кофе. Борис Петрович угостил нас и коньяком, что было еще большей диковиной.

– Ну рассказывай, Резухин, что тут у тебя происходит. – Унгерн большими глотками пил горячий кофе, а от коньяка отказался.

– Из хороших новостей отрапортую о том, что неделю назад прибыли чахары Найден Гуна. Помнишь, наверное, его по Даурии. Как раз когда мы сюда из Даурии прибыли, генерал Левицкий с этими чахарами ходил на усмирение повстанцев. Что-то Найден Гун с Левицким не поделил и еще в прошлом феврале на Гусином озере чахары изрубили и генерала, и всех русских инструкторов-офицеров, после чего свалили в Монголию. Лето и осень они наемниками охраняли хлебные поля на Харе. Когда китайцев с Хары погнали, те спешно ушли в Маймачен, а чахары остались не у дел. Ко мне прибыли на службу сто семьдесят всадников, все при оружии. Народ лютый, бесстрашный, но до денег жадный.

– Ты, Резухин, плати им золотом и ямбовым серебром! Не жадничай, тогда бегать от тебя меньше будут! – Унгерн отставил чашку с кофе и смотрел теперь не на Резухина, а как бы сквозь него. Вид у него мгновенно стал свирепым. – Ты что же меня, выблядок ебучий, песнями про чахар почивать будешь?

Унгерн встал из-за стола и схватил свой ташур. Это был дурной знак. Дедушкин ташур в дивизии знали все. Бамбуковая трость, которой многие всадники Азиатской конной погоняли лошадей, в руках барона была инструментом возмездия и символом безграничной власти. Орудовал Дедушка ташуром очень умело, мог запросто с нескольких ударов выбить душу или серьезно покалечить. В штабной юрте наступила тишина. Резухин тоже встал и взгляд от Унгерна не отвел.

– А у тебя, Роман Федорович, не бегают? Я со своими беглецами способен справиться, сядь, пожалуйста, и выслушай!

Похоже, временное помутнение барона так же резко прекратилось, как и началось. Он отбросил ташур в сторону, попав им в своего адъютанта Ружанского, который был бледен и оцепенел от ужаса. Очевидно, он, в отличие от меня, уже не первый раз становился свидетелем вспыльчивости барона, которая, как я узнал позже, частенько приводила к трагическим для его оппонентов последствиям. Унгерн сел на подушки, подлил себе кофе и совершенно спокойным голосом произнес:

– Рассказывай, Резухин. Про беглецов мне расскажи.

– Офицеры Анненковского полка в бега подались. Весь офицерский взвод – сорок человек. Глумова зарубили и ночью, разбившись на две группы, ускакали в степь. Я, как узнал, чахар за ними послал на свежих конях по следу. За каждую голову беглеца посулил по пять долларов серебряных. Догнали! Изрубили к ебеням всех подчистую. Головы привезли и лошадей пригнали.

– Сколько голов? – нахмурился Унгерн.

– Тридцать шесть, почти всех, кто дезертировал. Я сам каждую осматривал с офицерами. Чахары ведь за звонкую монету могли и чужие головы привезти, мерзавцы они отчаянные. Но нет, не обманули в этот раз, хорошо сработали и почти без потерь, застигли неожиданно, можно сказать, сильно повезло. Деньги им выплатил в полном объеме, не жаловались.

– Хорошо. – Похоже, отчетом Резухина Унгерн остался доволен. Сделал глоток кофе и просил продолжать.