Рубен Тер-Абрамян - гАрмон счастья, или Повесть о проснувшемся человеке

– Чуть-чуть, но, могу сказать, что вас ждет большое будущее – ответила она, закрыв его ладонь и положив его руку на мгновение к себе на колено. Заметив искорки радости в его глазах, она переложила его руку на сидение и отвернулась к окну с безразличным и скучающим выражением лица.

Бабочков опять впал в смятение. Он несколько раз пытался заговорить, на что Катя отвечала ему односложными и холодными фразами, не поворачивая к нему голову, всем своим видом показывая, что ей это неинтересно. Внутри же она радовалась – Ну вот, он уже полностью управляемый, веревки можно вить. Задача оказалась очень легкой и с известными переменными. Нужно еще внести последний штрих, чтобы он эти дни был бы поглощен мной постоянно – думала она самоудовлетворенно.

– Вам к подъезду? – прервал их мысли Слава.

– Ой, мы уже доехали? Да-да Славик, к подъезду – прощебетала Катя с вновь призывающей улыбкой – Федор Иванович, надеюсь, вы меня проводите до двери, а то тут недавно девушку ограбили.

– С большой радостью, Катенька – просиял Бабочков.

Пока они поднимались на лифте, Бабочкова переполняло чувство щемящего ожидания, ему рисовались картины, где он занимался с ней сексом.

– Вот мы и пришли – прервала его мечтания Катя.

Бабочков, с плохо скрывающимся вожделением и нетерпеливым ожиданием уставился на нее. Катя, несколько секунд понаблюдав за ним, потянулась к сумке за ключами.

– Я бы вас пригласила на чай, но очень устала сегодня, хочется принять ванну, побыть одной. Может, еще подумать о вас и обо мне. Надеюсь, вы не обидитесь на меня, если я вас не приглашу.

– Да нет, что ты – ответил Бабочков, силясь скрыть свое разочарование.

– Да, чуть не забыла – промурлыкала Катя, доставая блокнот – я решила дать вам свой домашний номер, т.к. мобильный в вечернее время часто выключаю, если вам что-нибудь нужно будет, то буду рада вас услышать.

Она вырвала листок из блокнота, нацарапала на нем свой номер, а затем, поднесла к губам, оставив на листке след своих губ. В упор смотря Федору в глаза, она томно и игриво протянула ему листок.

– Ссспасибо… – пробормотал Бабочков.

Решив, наконец, поставить последний штрих, Катя медленно подошла к нему. Бабочкова внутренне затрясло от ожидания.

– Было очень приятно провести с вами вечер – прошептала она, медленно придвинувшись к нему. Пару секунд, смотря ему прямо в глаза ласковым взглядом, она начала приближать свои губы, и неожиданно, закончила это поцелуем в щеку, но максимально нежным поцелуем.

– До скорой встречи – с придыханием прошептала она ему на ухо и грациозно повернувшись, зашла в квартиру, ногой захлопнув дверь.

Бабочков, застыв на месте, смотрел на закрытую дверь. Действия Кати произвели на него почти гипнотический эффект, в этот момент им полностью управляло вожделение по отношению к Кате. Оно закрывало его от всего мира, не говоря уже о себе самом. Для него существовало только это одно желание обладать. Он, как во сне, повернулся, и медленно начал спускаться по лестнице, не видя ничего вокруг, увлеченный только мыслеобразом Кати и тревожащими его мыслями, почему она сделала то и сказала это, и к чему же это в конце концов приведет. Тот эффект, которого Катя хотела достигнуть, был достигнут полностью, вернее, то, что сейчас действовало в Бабочкове, было уже заложено в него давно. Катя просто записала на него новую информацию, образ, через который оно могло действовать с усиленным эффектом, и надавила на те кнопки, которые были ей известны, т.к. она уже не раз пользовалась ими с другими жертвами похоти. Словно выполняя указания этой уродливой госпожи, помогая ей усилить ее воздействие на еще одного несчастного.

Бабочков с походкой зомби, не видя ничего вокруг, вышел из подъезда. Свежий вечерний ветер обдал его своей живительной струей, словно пытаясь выветрить те мысли, чьим рабом он стал на данный момент, будто говоря – странный ты человек, чего ты сам себя мучаешь? Оглянись вокруг, увидь мир во всех его красках, наслаждайся данной секундой, она и есть жизнь, она прекрасна.

Бабочков стоял около двери в свою квартиру с пакетами игрушек. По пути домой, он проезжал мимо детского магазина, и, призывающая реклама на магазине породила в нем желание доставить радость своим детям. Он носился среди полок заставленными игрушками, сметая все подряд. Вел он себя, словно сильно проголодавшийся человек, неожиданно для себя попавший за праздничный стол, на котором присутствует масса разнообразной еды. И теперь, он, в ажиотаже, стремился попробовать все, что есть на столе, что уводило его от восприятия вкуса и качества этой еды, увлекая только внешним видом и запахом, отложившемся в воображении заблаговременно, ассоциативно, что конечно же мешает воспринимать эти качества в настоящем.

Изначально Федора побудило войти в магазин чувство любви к своим детям. Он всегда любил их, но со страхом, т.к. не ощущал как проявить Любовь по отношению к ним. Ведь он был всегда привязан к мыслеобразу того, что от него ожидают. Мыслеобраз же в свою очередь был у него сформирован на том «как у других». На том, что есть ряд моральных правил, которые он должен соблюдать сам и передать их детям. Что есть то, что должно подготовить их к жизни, ведь по его, Бабочкова, понятиям жизнь жестока и к ней необходимо готовится. И, наконец, что любовь нужно подтверждать материальными благами, удовлетворением тех желаний, которые им уже навязаны, или которые по его, Бабочкова мнению должны у них быть. А в силу того, что неспособность полностью проявить свою любовь к детям совпала у него с отсутствием возможности иметь те материальные блага, которые он страстно желал и считал, что все вокруг так же должны этого желать, она ассоциировалась в нем именно с неспособностью обеспечить их всем этим хламом. И, теперь, он уже был в предвкушении того, как дети обрадуются игрушкам, и что они будут больше любить его за это.

Изначальный светлый импульс трансформировался в нем за счет его жадности, в желание купить любовь. Купить то, что не может продаваться. Получить любовь тем действием, которое впускает в это светлое чувство неискренность, душит его, уничтожает. Ведь, по сути, ожидание ответных действий и реакция на чужие ожидания – это навязанная форма того, каким образом следует проявлять то, и каким это. А какие рамки могут быть у Любви? Каким образом, то, безграничное, которое питает свои теплом все, в чем есть Жизнь, может быть загнано в шаблонную форму? Ее можно только ощутить и дать ей проявится самой, не объясняя те действия, через которые она проявляется. Ведь нельзя объяснить безграничное. А какие могут быть у любви ограничения? Если они есть, то это лишь жалкая пародия на Любовь.