Тимофей Веронин - Святые целители

Но все в его жизни перевернулось после того, как он услышал свое имя на углу немощеного переулка и большой улицы. Каждое утро проходил он там к своему учителю и не обращал внимания на пожилого человека, который копал что-то в саду или просто сидел у порога своего скромного одноэтажного дома.

– Панталеон, – произнес этот человек, и юноша остановился. В бороде незнакомца пробивалась седина, худые руки мирно покоились на коленях. А глаза были простые и мудрые.

– Я знаю, ты достойный ученик прославленного врача. Но знаешь ли ты – кто истинный Врач всех людей?

– Нет, – с волнением, словно ожидая чего-то, отвечал Панталеон.

– Христос, – тихо произнес человек.

Названное Имя вмиг воскресило в памяти юноши и лазурь, сияющую сквозь ветви персиковых деревьев, и маму, склоненную над детской кроваткой, и таинственное тепло материнской молитвы и благословения.

Панталеон часто потом приходил к этому человеку. Оказалось, что он был священником гонимой христианской Церкви. Звали его Ермолай. В дальней комнатке небольшого дома услышал Панталеон о происходивших в далекой Галилее событиях трехсотлетней давности. О том, как холодной ночью родился в пещере Спаситель мира. Как потом вышел на проповедь, исцеляя и утешая людей. Как Он поднял с постели расслабленного, возвратил зрение слепому, как воскресил мертвую девочку, дочь начальника синагоги, и юношу, единственного сына вдовы, и друга Своего Лазаря.

«Неужели вера моих отцов – ложная вера, а истина здесь – в словах этого тихого человека?» – часто думал Панталеон и вспоминал свою мать. В задумчивости он нередко теперь блуждал после занятий по городу, лишь к вечеру возвращаясь домой.

Однажды юноша вышел к пустырю и у самой дороги среди камней и сухих колючек увидел змею. Она свилась на камне и шипела, подняв голову. Зловеще поблескивали ее холодные глаза, и Панталеон в страхе отступил в сторону и вдруг споткнулся обо что-то. Он подумал, что это ком земли или бугорок, но, оглянувшись, увидел бледного мальчика. Тот лежал на земле, безжизненно запрокинув голову, разметав тонкие руки. Лицо – белее полотна, губы безвольно разжаты, неподвижные глаза отсвечивали стеклянным, безжизненным холодом. Ошибки быть не могло, мальчик мертв. На ноге, чуть повыше щиколотки, был крохотный след от укуса, смертельный змеиный яд остановил маленькое детское сердце. Забыв об опасности (а змея все с тем же холодным вниманием продолжала следить за человеком, готовая к нападению), Панталеон приблизился к мальчику. И стало пронзительно, до боли жалко этого ребенка. Ему не было и десяти лет. Где-то рядом живет его семья, братья, сестры. Мама ждет его и думает, наверное, что сынок опять заигрался с друзьями, и уже начинает сердиться и не знает, какое горе совсем рядом с ней. И сердце Панталеона наполнила решимость.

– Нет, я не хочу этой смерти, этого горя. И Тот, о Котором говорил мне Ермолай, Кого призывала ночами моя мама над моей кроваткой, Он тоже не хочет этого горя. Он хочет и может помочь, – прошептал Панталеон.

В душе заструилась его первая молитва – молитва милости и сострадания:

– Господи Ермолая и моей матери, Ты пришел на нашу землю, и про Тебя говорят, что Ты при жизни Своей исцелял и воскрешал. Если это так, если Ермолай прав, а мой отец и мой учитель обманываются, сотвори чудо, воздвигни этого мальчика, верни его матери, а змею останови, пусть не сеет она больше смерть!

Как много сил отдал юноша этой короткой молитве! Сев на землю, он спрятал лицо в ладони, перед ним снова мелькнула грозно шипящая голова змеи. И он застыл. Нет, больше он ничего не ждал, не просил, но словно бы на мгновение забылся, потерял себя, утратил ощущение действительности.

– Ой, смотри, что с этой гадиной случилось, – прозвенел вдруг над его ухом веселый мальчишеский голосок. – Это ты ее так? А она ведь меня, кажется, укусила, а вот – ничего.

Перед ним стоял тот самый мальчик, живой, уже не такой бледный. Он улыбался, болтал, а возле камня лежала змея, разрубленная пополам. Только кем?

Панталеон вскочил на ноги, радость захлестнула его сердце.

– Значит, Ермолай прав, значит, Иисус – Бог! – выкрикнул он и обнял мальчика, и хотя тот ничего не понял, но тоже обнял Панталеона. – Беги, беги к матери, она тебя ищет, ты задержался, слышишь, – спешно проговорил юноша. И мальчик в самом деле побежал, а Панталеон не побежал, а полетел к домику на углу тихого переулка и большой улицы.

В этот день родился новый человек. В дальней комнате своего скромного дома отец Ермолай крестил Панталеона. В низкой комнатушке тихо горела лампада. Было холодно. В очаге дотлевали угли. Но юношу согревало неземное тепло. Он замер, с радостным изумлением ощущая Чье-то сладостное неземное прикосновение. Кто-то был сейчас в этой комнате, Кто-то посетил этот крохотный домик и Своим теплым дыханием вошел в сердце юноши.

Но как стремительно пролетело время, как быстро настал тот час, когда Панталеона призвали к прибывшему в Никомидию императору. Этому предшествовало исцеление слепца. Именем Христа вылечил его молодой врач. Завистники донесли об этом императору. И вот повелитель мира мрачно вглядывается в чистые ясные глаза Панталеона.

– Что же ты, юноша, не стремишься ко мне на службу? Или не хочешь послужить великой империи и самому императору? Тебе больше нравятся оборванцы и обманщики? А может, тебе по сердцу сказки про казненного на кресте обманщика из Галилеи?

– Он не обманщик, и повествования о Нем – не сказки, – тихо, но твердо возразил Панталеон. – Он истинный Бог.

– Не безумствуй, – усмехнулся император.

– Я не безумствую, безумствуют те, кто не признает Господа, Творца неба и земли, – твердо прозвучал под сводами дворца молодой голос. – Хочешь увидеть Его мощь и испытать силу римских богов? Я знаю, у тебя сейчас есть смертельно больной слуга. Пусть принесут его сюда, и пусть твои жрецы призовут своих богов на помощь, да придут они исцелить его. А потом и я призову своего Бога.

Долго молчал Максимиан. Потом приказал:

– Несите.

Лежащий без сил на носилках человек. Уже несколько недель он прикован к постели. К бледному лбу прилипла прядь волос. Он хрипло дышит, и бескровные губы едва шевелятся. Громкие молитвенные восклицания жрецов оглашают здание. Пахнет ладаном, а потом и жареным мясом. На жертвеннике дымится молодой барашек. Но больной только кашляет, задыхаясь от струящегося в его сторону дыма.

И вот возле носилок – Панталеон. Он не зажигает жертвенного огня, не простирает к небу рук с громкими криками. Он склоняется к больному и берет его худые длинные пальцы в свои мягкие руки.

– Господи, услыши молитву мою и умилосердись над этим страдающим созданием Твоим, – говорит он тихим голосом. Только император и несколько приближенных могут слышать Панталеона. Остальные замирают в тишине. Тишина опускается на всех, наполняет покои дворца, тишина просится в каждое сердце, даже в сердце жестокого Максимиана. И в тишине слышно, как скрипят носилки, когда больной поднимается на ноги. Панталеон дает ему руку, и они идут, идут по залу, и тишина шествует вместе с ними, и никто не может эту тишину нарушить, пока не раздается резкий звук. Это император ударяет в ярости по каменным плитам своим жезлом.