Галина Барышникова - Мастерская сновидений

– Извините меня, Петенька, это я отпустил глупую шутку в ваш адрес. Я не думал, что так всё обернётся.

– Я пропал, да?

– Пропал, Петя. Но дело не только в четвёрке, вы отлично знаете предмет, можно устроить переэкзаменовку – я в присутствии комиссии готов вас выслушать. Но это всё равно не поможет – мы готовим специалистов для оборонки, а вы – в чёрном списке. Я читал ваше дело. Вы понимаете меня?

– Из-за родителей?

– Да, Петя.

– Хорошо, я иду забирать документы.

– Вот ваши документы, – профессор протянул ему серую папку.

– Спасибо.

– После скажешь спасибо. Вот тебе письмо к декану филологического факультета. Досдашь только историю вместо химии, – он улыбнулся, – а остальные экзамены тебе перезачтут: русский, литература, язык у тебя на отлично. И скажи, чтобы позвонил мне – поймать его не могу. Удачи!

– Но поч-чему филология?

– Потому что с твоей анкетой – ни в историю, ни в точную науку – она вся на оборону работает, ни-ку-да! А ты парень толковый, с тебя в любой области толк будет. Ну, ступай!

– Спасибо вам.

– После скажешь.

Так Петя Кудрявцев неожиданно оказался студентом филфака, о чём и думать не думал! Но чтобы приступить со всем рвением к новой науке, он начисто заставил себя забыть о химии, он почему-то знал: чтобы вошёл новый объём, нужно освободиться от старого, либо это происходит добровольно, либо происходит вытеснение. Наверное, было бы странно, если бы темой своих исследований он выбрал кого-то другого. Ему нужен был размах, объём. И этим пространством для него стал Толстой. Не изящный Пушкин, не узкий и, как рана глубокий Лермонтов, а широкий, стихийный Толстой. Если бы он изучал музыку, то его выбор, наверное, пал бы на Бетховена.

Первые годы показали, какого замечательного студента приобрёл университет – Петя выступал на конференциях с докладами, писал замечательные курсовые, уже на третьем курсе ему предложили обдумать тему для диссертации.

Здесь надо заметить, что профессор Аристарх Грандовский не оставлял его своим вниманием. Он встречался с Петей, давал ему советы, почему-то он считал для себя обязательным контролировать и помогать этому мальчику – то ли от того, что тот был сиротой, то ли по причине его яркой одарённости… понять было трудно. Так, например, его очень беспокоил Петин рост, и он повёл его на обследование к знакомому профессору, осмотрев его, доктор странно улыбнулся и сказал: очень скоро вы сами себя не узнаете, молодой человек. Так и вышло. Летом на практике он много работал, был в Ясной поляне, собирал материалы, а в августе вернулся домой, в Архангельск, – повидаться с дедом и бабушкой. Он бежал по знакомым родным холмам, уже издали увидел свой дом и бабушку, вот она вышла на дорогу и пошла ему на встречу, Петя побежал,… но она прошла мимо. Петя остановился: «Ба!» – позвал он её. Она обернулась и долго всматривалась в этого худенького долговязого паренька в подвёрнутых брюках, в потёртом пиджачке с короткими рукавами. «Ба!» – повторил он и протянул ей руки. «Боже мой, – только и смогла она сказать, глотая слёзы. – Как за год-то вырос, как поизносился».

Отца Петя не помнил совсем. Мать забрали позже, и, может быть, поэтому он немного помнил её. А, может быть, просто потому, что это была мама. Он помнил, как она всё время что-то пекла, как месила тугое тесто на пироги, и он взбирался ей на колени и облизывал тесто – прямо с рук…

Или мама сбивала жидкое тесто для блинов – он подходил к ней, тёрся о её белый передник весь в муке и просил облизать ложку, или соскребал тесто прямо пальчиком с краёв высокой кастрюли. Ничего вкуснее этого времени у него не было. Он даже лица не мог вспомнить, только мамины руки в муке, запах свежего хлеба, а с фотографии на него смотрела чужая женщина в нарядном платье.

Да, трудную жизнь прожил профессор Кудрявцев. В университете он любил одну девушку. Звали её Жанной. Он же называл её Жаннет, иногда Жаклин или Жулькой. Все годы они были друзьями, в институте все давно привыкли считать их парой, он в общем-то и считал её своей невестой, но на последнем курсе вдруг выяснилось, что Жаннет для себя ещё не решила, с кем связать свою судьбу: с Петей Кудрявцевым или с парнем с соседнего факультета – физиком. К защите диплома Петя всячески подготовил её, всю защиту провёл у двери – контролировал, как идёт процесс – Жанна защитилась на отлично! Но когда она вышла из аудитории, друзья передали ей огромный букет роз от Петра и записку: «Очень тебя люблю, но вторым никогда не буду». Жанка в слёзы, все кинулись искать Петра, а его и след простыл. Уехал в тот же день в Ялту. А когда вернулся – её уже распределили на Украину, а его оставили в Москве, на кафедре. Потом была работа. Потом – свадьба с красивой, но нелюбимой женщиной – оперной певицей. Петя, Пётр Александрович Кудрявцев возмужал, стал даже внешне походить на свой литературный идеал – вырос, раздался в плечах, только что бороды не носил, да босиком не ходил. Но в груди этого исполина всегда жил образ изменчивой милой девы, вот уже сыновья подрастают, двое их у него народилось, а Жанка всё теребила его сердце и не давала ему счастливо жить в семье. Ночью он говорил себе: «Я подлец, женщину обидел!», имея в виду, конечно, свою жену, тонкую, любящую, не виноватую в том, что другая пришла раньше и заняла её место. Уже позже понял Пётр Александрович, что попытался в своей жизни методом вытеснения решить и эту проблему, но, видно, любовь – это не химия, с ней так не получилось. И только через много, много лет, когда к нему впервые вошла в кабинет Людмила Сергеевна, улыбнулась ему светло и ясно, рассыпался образ Жанны и возник на этом месте новый. Никому ничего не говорил профессор, а только с увлечением слушал её рассказы о таинственных экспедициях, посещал её лекции по старославянскому и древнерусскому языкам, никак не выдавая своего восторга. Да это казалось ему не совсем уместным – шёл ему тогда уже шестой десяток…

И всё вдруг перевернулось в один день! Он стоял у зеркала, в своей квартире, – после развода пришлось перебраться в однокомнатную и оставить жене и сыновьям двушку, так и не вышло у него семьи!.. – стоял у зеркала, завязывал галстук и вспоминал свою жизнь. Через час он должен идти с Людмилой Сергеевной в гости к профессору Катаеву. Она загадочно сообщила ему, что ей есть, что сообщить ему, но сделать это она сможет только в лаборатории Григория Еремеевича.

А Григорий Еремеевич Катаев был человек легендарный. Он вёл в университете спецсеминары по запредельному мышлению, дополнительно тренинги по практике осознанных сновидений, и, несмотря на преклонный возраст, – а было ему ровно восемьдесят лет и три года – ещё вывозил своих студентов на семинары с погружением. Это было познавательное путешествие дней на семь; как правило, места он выбирал сам, иногда – горы, иногда – море, ну а чаще всего ходили по родному Подмосковью.