Енох - Хатуахвар: Взойдёт солнце правды. Часть вторая

31. Было дело, когда меня затеребили воспоминания. Я вернулся к тому месту, где несколько лет назад расселялось ныне перекочевавшее на юг – к Хвалынскому морю, племя, в котором жила Кизия. Я стоял и смотрел на поляну, по которой некогда ходила та девушка, и думал одновременно и о Кизии и об Амаге. В детстве мне казалось, что тот, о ком мечтаешь ты, обязательно должен стать тем, кто мечтает о тебе. Также в детстве я полагал, что в жизни человек должен встретить только одну любовь, однако время явило несостоятельность этих представлений.

32. Неожиданно какое-то необъяснимое, сидевшее в глубине души чувство заставило меня говорить: «Почему в мечтах всё соверше́нно, а в жизни всё неправильно, на небе любовь великая и единая, а на земле – скудная, быстропроходящая и размытая? Будь единой! мне больше нечего сказать».

Глава 4: От моря Каргалук до Херсонеса

1. Сейчас я прекрасно осознаю, что целью, ради которой воюет мой брат, является пустота. Он очень сильно жаждет новых завоеваний, в то время как больше половины людей, населяющих его родные земли, являются аланами – агрессивными и порой враждебно настроенными против нас сарматами, пришедшими с юго-запада. Но даже всецело осознав бессмысленность действий Абеака, я больше не хочу возражать ему, хоть и знаю о нём неведомое ему самому – то, что он воюет не из-за славы и новых земель, а из-за своей больной челюсти, как бы глупо это ни звучало.

2. Я начал сильно сочувствовать Абеаку с тех пор, как сам испытал похожую боль и лишился нескольких зубов. При этом от осознания мизерной цены своих мучений по сравнению с муками брата мне становилось ещё более тревожно за него; правда, так, как я переживаю за него сейчас, я не переживал ещё никогда…

3. Сегодня вечером он вернулся с очередного сражения. Его конный отряд ходил в дальний поход, чтобы напасть на поселение иноземцев, сжечь его и разграбить.

4. Брат оказался серьёзно ранен в плечо, и мне пришлось позвать знакомую целительницу. Эта полная женщина неторопливо осмотрела его, сперва с разочарованным видом заявила о серьёзности ранения и повреждении кости, а затем обработала рану, посоветовала пить некоторые настои трав и покинула наше жилище.

5. Я видел, как Абеак угасал на глазах. С каждым днём его лицо становилось всё бледнее и бледнее, и вместе с ним бледнела и моя душа, терзаемая тысячами сомнений. Временами я намеревался отправить его к нашим родителям, проживающим к западу отсюда, но какое-то глубокое чувство подсказывало, что нам следует находиться вместе…

6. С великой скорбью я наблюдал за ним и понимал, что внутренне Абеак сломлен, но в попытке ухватиться за что-то светлое он иногда всё же вспоминал какие-то добрые и весёлые события из своей жизни. По всей вероятности, в таком тяжёлом состоянии его боль несколько притупилась – так, что иногда он мог спокойно рассказывать мне интересные вещи:

7. «…Ещё совсем недавно ты общался с Амагой; но знаешь ли ты, в честь кого ей дали такое имя? – после моего отрицательного ответа он продолжил, – В честь великой царицы Амаги.

8. Давным-давно – около шестисот лет тому назад, вместе со своими всадниками она за один день проделала путь от моря Каргалук до города Херсоне́с для того, чтобы снять с него скифскую осаду. Увидев на коне могущественную и непобедимую женщину, скифы ужаснулись и стали поговаривать про неё, будто бы она – богиня. В наших же землях с тех пор, как Амага освободила Херсонес, пошёл слух, что если названная в честь неё женщина убьёт на войне двух врагов, её ждёт счастливое замужество и ей будет полагаться множество почестей».

9. – «Значит, Амага ещё не может выйти замуж? – поинтересовался я бывшей подругой, – Ведь она убила только одного врага».

10. Абеак посмеялся, насколько это было возможно в его положении, и ответил: «Это поверие исчезло ещё несколько сотен лет тому назад; так что, не переживай за неё…

11. Знаешь, брат, я всегда понимал, почему ты был настроен против войн, однако не мог с тобой согласиться лишь из-за повиновения моего разума этой проклятой боли. Именно боль в различных её проявлениях поселила во мне уныние и тревогу, которые в свою очередь поселили во мне желание скрыться от глаз».

12. После этих слов я уговорил брата поспать, и он заснул, вслед за чем мне захотелось отправиться к кургану и посидеть рядом с ним в размышлениях о жизни.

Глава 5: У кургана

1. Поскольку курган является единственным красивым местом, произведённым нашим сарматским племенем, мы должны дорожить им и пытаться уберечь от разрушительной стихии времени; однако мало того, что мы этого не делаем, так среди нас ещё находятся грабители, осмелившиеся потрошить могилы мёртвых.

2. Таких людей многие осуждают и нередко на довольно жестокие наказания. Я же не считаю, что за это следует карать смертью или увечьями, но было бы вполне справедливо заставить воров вернуть украденное, а также заглаживать свою вину, например, ухаживая за курганом и выполняя полезную для селения работу в течение многих дней.

3. Моё терпимое отношение к ним объясняется ещё тем, что я считаю бо́льшим злодеянием красть не у мёртвых, а у живых, которые, в отличие от первых, ещё не способны так равнодушно переносить утраты и потери; хотя сидя возле захоронения моих предков, мне, конечно, очень неприятно осознавать это место полем действия бандитов и воров. Потрошители забирают не только имущество, принадлежащее мёртвым, которым уже всё равно, но и причиняют моральный ущерб живым, кому дорога́ память об ушедших. Поэтому прежде чем позариться на могилы, подумай, стоит ли воровать то, что и ты приобретёшь посмертно?

4. Курган – довольно завораживающее место, способное рассказать нам о наших предшественниках. Нынче он напомнил мне одну давнюю историю, но прежде чем рассказать её, сперва я хотел бы поведать вам о взаимоотношениях наших племён и человеческой вражде как таковой…

5. Наши западные братья, роксаланы и языги, четыреста с лишним лет назад создали очень мощное государство. Кто говорит, что они сделали это для обороны от римлян – наших общих западных врагов, владеющих Мёзией – желанным объектом для завоевания роксаланами и языгами, не правы, поскольку на самом деле они создали это государство для защиты от нас – восточных сарматов, которым всё равно, кого завоёвывать – чужестранцев или своих же братьев…

6. По всей видимости, вражда является неотъемлемой частью человеческой сущности. Мы враждуем, и только опасность или чьё-то вторжение со стороны способны сблизить и укрепить между нами связь. Мы ненавидим друг друга, и лишь общая беда примиряет нас и гасит ненависть.