Хидыр Дерьяев - Вьюга

Бросив школу, Гандым и Хашим подружились. Иногда они и Сердара брали в свою компанию, но тот все был как-то особняком. Предпочитал в одиночестве сидеть в кибитке, чем околачиваться по улицам. Последнее время он стал самым настоящим домоседом, и бабушка окончательно решила, что мальчика сглазили.

Как-то раз, когда Сердар, по обыкновению, один сидел в кибитке, к нему вдруг вошел один из старейшин — Горбуш-ага.

— Ну что, Сердар-хан, посиживаешь? — спросил он, вглядываясь в лицо мальчика.

— Посиживаю…

— А чего ж со сверстниками своими не играешь?

— Так… Не хочется.

— А может, не «так»? Может, причина есть? — старик пристально, не отводя глаз смотрел на мальчика. Сердар опустил голову — опять сейчас будут его ругать за школу.

— Голову опускать нечего! Не поможет! Ну, смотри мне прямо в глаза! Почему краснеешь?

— Кричите, вот и краснею.

— Кричу!.. А ты, я гляжу, совестливый. Зачем тогда кур воровал, раз такой стыдливый?

— Каких кур?!

— Не знаешь?

— Не знаю.

— Молчи, бесстыдник! И чтобы сейчас же куры элти были в ее курятнике! Иначе голову оторву! Понял?

— Не брал я никаких кур!

— Ах, ты еще и отпираешься?! Выходит, ты настоящий преступник. Вор ты!

Мальчик заплакал. Вообще из Сердара не просто было выжать слезу, он даже под розгами никогда не плакал, но слово «вор» оскорбило его до глубины души. Однако спорить со стариком не положено, и Сердару оставалось лишь молча вытирать слезы да с ненавистью поглядывать на обидчика.

Когда бабушка вошла в кибитку, Сердар сидел один и рыдал. Старушка бросилась к нему, обняла.

— Что с тобой, деточка?!

Мальчик так и зашелся в рыданиях.

— Да что ты, хороший мой? Что с тобой, мой ягненочек? Скажи своей бабушке! Скажи, кто тебя обидел! — Она прижала к груди голову внука, гладила его, успокаивала. Мальчик начал затихать. — Ну? Что ты, деточка? Скажи, что?

— Ничего…

— Если б ничего, стал бы ты слезы лить? Ты у меня не плакса. Может, маму свою вспомнил, а? Ну скажи, почему ты плакал?

— Бедные мы, потому и плакал.

— Хо, нашел о чем плакать!.. Хватит, что я от нее, от бедности проклятой, всю жизнь слезы лила!

— Я не потому… Бедные мы, вот он и говорит: «Вор!»

— Кто говорит?

— Горбуш-ага приходил. «Ты, говорит, кур украл… у элти… Не отдашь — голову откручу!»

— Миленький! А может, ты и правда взял? Может, курочки захотелось? Сознайся, сынок, скажи!

— Да не воровал я, бабушка! Я сколько уже дней из дому не выхожу.

— Ах ты, господи боже мой!.. А все потому, что в школу не ходишь. Ходил бы в школу, сочли бы разве тебя за беспутного? В нашем роду никто на чужое добро не зарился!

— Не буду я учиться у моллы. Нечему мне у него учиться — он меньше меня знает! Только драться умеет. Он меня до смерти забьет!

— Что ж, детка, на то он и молла. Он учитель, ему виднее, как надо с вами. Ну что ж… Я тогда пойду к Горбушу. Только если взял кур, прямо скажи, не срами бабушку. Не пристало мне на старости лет врать.

— Бабушка! Да когда ж я тебя обманывал? Я только от старика и узнал, что кур украли. Неужели и ты не веришь?! — Мальчик вскочил, бросился к двери. — Уйду! Не буду я жить с вами! Вором считают… Потому что мы бедные!.. Мамочка! Мама, милая, видела б ты, как позорят твоего сына!.. — Сердар опустился на кошму возле двери и заплакал горько, навзрыд. — Уйду, — повторял он сквозь рыдания. — Уйду куда глаза глядят…

— Успокойся, родименький! Утешься, мой сладенький! Я сейчас. Я скажу ему, старому. Напраслину возводить не годится. Не плачь!

Бабушка с решительным видом вышла из кибитки.

Немного погодя, когда Сердар уже утих, наплакавшись вдосталь, ему показалось, что кто-то окликнул его.

Потом он услышал явственно: «Сердар!» Похоже, его звал Хашим.

Сердар не больно-то жаловал этого парня, не зная даже почему. Но сейчас, после того как его оскорбили, он рад был приходу Хашима.

— Иди сюда! — сказал он, высовываясь из кибитки.

— Чего в кибитке делать? Пойдем лучше со мной, Гандым велел привести тебя.

— А он дома?

— Нет, в другом месте.

Где в другом месте, Сердар допытываться не стал. Все равно, лишь бы уйти из этой опостылевшей вдруг кибитки. Уйти, чтоб никто не видел, чтоб снова не назвали вором.

Они прошли до края села, спустились в сухой арык и, немножко пробежав по нему, увидели Гандыма.

Гандым сидел на корточках у небольшого костра и деловито раздувал шапкой огонь. Когда приятели подошли, он шмякнул шапкой оземь и, воздев вверх руки, заплясал: «Шашлычок! Шашлычок! У нас будет шашлычок! Будет славный шашлычок!»

— Чего ты? — спросил он, заметив, что Сердар выпучил глаза на куриные тушки, нанизанные на вертел. — Очнись, друг! Сейчас курятинки пожуем! — он цапнул Сердара за пояс, несколько раз крутанул вокруг себя, потом схватил валявшуюся в пыли шапку и скова принялся махать ею над углями.

Сердар не произносил ни слова. Ему было тошно, он понимал, что ребята украли кур, но он так давно не ел мяса, а от подрумянившихся куриных тушек шел такой дух… Не было у него сил отказаться от угощения и уйти. Он глядел на кур, как промерзший и оголодавший кот глядит на свежее мясо, готовый броситься на него и вонзить когти в розоватую мякоть; он тоже готов был выхватить из костра румяные тушки и мгновенно уничтожить их: рассудок и совесть отступили перед доводами пустого желудка.

Гандым взял курочек за ножки, положил рядком у костра.

— Вот шашлычок! Готов шашлычок! Закусим, а потом помолимся, чтоб и молле с женой хоть что-нибудь перепало! Ну, берите!

Три руки одновременно протянулись к угощению, и каждая ухватила по курице. Месяцами не видевшие мяса мальчишки вмиг обглодали их и стали высасывать косточки.

Только теперь вместе с приятной тяжестью в желудке Сердар вдруг почувствовал раскаяние. Он сидел, опустив голову, не в силах посмотреть в глаза приятелям.

— Ну чего ты? Чего скис? — спросил Гандым, хрустя куриной косточкой. — Не вкусно? А может, тебе моллу жалко?

— Нашел кого жалеть! — Хашим махнул рукой и зашвырнул подальше обглоданную косточку. — Дело сделано, мясо съедено! Поглядеть пойти, как бы кто не накрыл нас! Пойду взгляну!

Хашим исчез.

— Ну чего ты? — Гандыму не по нутру было, что Сердар загрустил.

— Я думаю, что теперь будет. Виноград съели, а веточки-то остались…

— А мы их выбросим — и дело с концом!

— Ты попробуй в село вернись! Кроме как об этих курах, других разговоров нет. Ко мне уж Горбуш-ага приходил. Верни, говорит, кур, иначе, говорит, хуже будет.

— А ты ему что? — встревоженно спросил Гандым.

— Что я, сказал, что не брал я никаких кур.

— Ну и опять так скажешь.

— Теперь я так не могу. Я ведь бабушку к нему послал, ей тоже поклялся, что кур в глаза не видел. Выходит, я бабушку обманщицей сделал? Так нельзя. Приду домой, скажу бабушке, чтоб шла к элти, — пускай за меня прощенья просит…