Хидыр Дерьяев - Вьюга

Лай приближался. Заливистый, громкий, торжествующий лай. Волки, по-хозяйски расположившиеся вокруг, словно прибывшие со своим угощением гости, забеспокоились, поднялись и, тревожно повизгивая, то отбегали от дерева, то снова возвращались к нему. Очень уж им не хотелось уходить не солоно хлебавши. Но лай приближался. И напрасно звери в остервенении рыли лапами землю, во все стороны разбрасывая песок, — едва пес показался на ближнем холме, волки, решив, видно, что не тот трус, кто бежит, а тот, кто бежит не быстро, бросились наутек.

Коричневый с подпалинами кобель наметом подлетел к саксаулу, быстро обежал вокруг и бросился по волчьему следу. Взбежал на бархан, потом на другой, на третий, сделал огромный круг, в центре которого был Сердар с его саксаулом, и, только убедившись, что волков нет, что они далеко, вернулся к Сердару.

— Дружище! — дрожащим голосом сказал Сердар. — Ты спас меня! Понимаешь — спас? — он хотел было обнять пса, но тот зарычал, и шерсть у него на холке стала дыбом: «Не подходи! Я друг человека, но это не значит, что любой из вас может ласкать меня!»

Идя по следу четвероногого спасителя, Сердар попал на незнакомый ему стан. В котле у старого чабана уже упрела похлебка, и рассказ о своих приключениях Сердар начал за обедом.

— Если б не твой кобель, пропал бы я, дедушка… Не уйти бы мне от зверей, — Сердар ласково взглянул на пса, который дремал, положив голову меж передними лапами, и не обращал на него ни малейшего внимания. — Лает он меньше других собак, а волки почему-то только его лая боятся.

— Алабаш умный очень, зря лаять не станет. Лает, — значит, учуял… А волки, они все понимают.

— А ведь другие-то собаки лаяли. Весь вечер брехали.

— А пользы что? Это как с болтливым человеком. Больше слов, меньше дела. Такого и дома-то никогда не застанешь, вечно по соседям околачивается, как собака дурная.

— А если собака и соседа защищать будет, разве плохо? Выручил же меня вчера ваш пес, а я ему чужой.

— Не об том речь, сынок. Умная смелая собака и чужой дом защитит. Только мало таких. Вон погляди, кобель лежит черноухий: силач, красавец, а знал бы ты, до чего ж он труслив! Чуть стемнело, ему уже и покоя нет — лечь боится. Сны страшные мучают. Другой раз вскочит, будто ему кто на лапу наступил, и давай брехать! Брешет, брешет, пока не охрипнет. Спит только возле самого шалаша.

— Может, охраняет?

— Ну да? Этот только о собственной своей шкуре печется! Другие собаки уйдут, бродят вокруг стана, а этот на два шага отошел, сейчас поворачивается и лает.

— Может, он тебя с собой приглашает? За компанию?

— А зачем мне его компания? Если мне отойти понадобится, я и без провожатого обойдусь. Да ты ешь, сынок, ешь. Проголодался ведь…

— Спасибо, наелся! — Сердар отодвинулся подальше от скатерти. — А если черноухий волка вдруг учует?

— В шалаш метнется! А как заваруха кончится, подбежит, хвостом завиляет: вот, мол, и я здесь…

— А Алабаш?

— Тот с места не сойдет.

— А разве он не погонится за волком?

— Эх, сынок, мало ты еще, видно, с овцами дела имел. Ведь оно как бывает: подбежит с подветренной стороны волк, собаки за ним рванутся, а с другой стороны — стая! Они ведь тоже хитрые. Волк — зверь умный! Если Алабаш при отаре, ни один даже близко не подойдет. Ты, может, видел: волк, когда на овцу налетает, пасть у него распахнута, верхняя челюсть торчит, как лука у верблюжьего седла. А Алабаш только гавкнет, волчья пасть сразу — щелк! И захлопнется, как клещи.

— А почему это так, дедушка? Что в нем такого особенного? — Сердару было очень интересно слушать старого чабана, ведь про собак бабушка никогда не рассказывала.

— Как тебе ответить, сынок?.. Много на свете удивительного, непонятного… Сорок шесть лет пасу я овец, сперва подпаском был при отаре, потом чабаном. Много всякого повидать довелось, а как объяснить, не знаю. Вот, к примеру, ворвался в отару волк, хватанул овцу за загривок. Ему и тащить ее не надо — сама за ним побежит! Будет за волком гнаться, пока сил хватит, пока не свалится. А попробуй ее собака схвати? Вырываться начнет, дергаться, ни за что за собакой не пойдет, только если в зубах волочь. А почему? Аллах так судил…

Вот ты говоришь, как ветер приутих, ты кричать стал, и пес тебя услышал. Не слышал он тебя — голос человеческий слаб, да и не нужно было ему тебя слышать, он и без того все понял. Другим собакам невдомек, и не потому, что слух хуже, а нет у них того понимания. Алабаш сразу чует: человек в беде, а вот почему он это чует, поди узнай… Порода. Настоящий чабанский пес: человеку друг, овце защитник, волку смертельный враг.

Овца почему за волком бежит? Потому что коснулся ее волк, она уж и кончена, духом ослабла: ее не ноги, ее страх за волком несет. Так и волк: слабнет он духом перед породистой овчаркой. Большая это ценность — хорошая собака. Конь да собака — самое наше богатство. Конь зачем нужен? Догоняешь — догонишь, убегаешь — спасешься. А собака, она скот охраняет. Без собаки чабану делать нечего. — Старик наклонился и погладил Алабаша. — Ума у него больше, чем у другого человека, только речь ему не дана…

Сегодня до рассвета не ложился. Мне всю ночь покоя не давал. Ну я ничего, я знаю: раз Алабаш лает, значит, так нужно, попусту брехать не станет. А как развиднелось, подошел ко мне, гавкнул разок-другой — пойду, мол, — и унесся… Предупредил, значит, что отлучится, чтоб я за овцами присмотрел. Поднялся я, гляжу по сторонам. Гавкает где-то за барханами… А он, стало быть, как показался, — волки врассыпную…

— Так, дедушка. Так все и было. На них будто кто угли горячие сыпанул. Брызнули в разные стороны!

— Да, это такой пес… — старый чабан с довольным видом погладил бороду. — Ты только не думай, что эти, другие, совсем никчемушние собаки. Дело свое они знают, овец пасут хорошо. Но против волка слабоваты, волки их и не больно-то остерегаются. А этот, ты погляди! Погляди на Алабаша! Он ведь, еще можно сказать, щенок, даром что ростом взял. А появись сейчас серый, Алабаш только гавкнет, у того чуть не сердца разрыв. Сдохнуть он, конечно, не сдохнет, на то он и зверь, но к месту этому больше не подойдет…

— А откуда ж они взялись, такие собаки?

— Точно сказать не могу, а только есть предание, — старик снова коснулся своей бороды, — когда-то собаки, как и волки, жили и плодились здесь же, в пустыне. Враждовали. И стали волки одолевать собак, — волк, как ни говори, сильнее собаки. Собрались тогда собачьи старейшины на совет и решили породниться со львом, иначе конец им, изведут волки собачье племя.

Выкрали собаки несколько львят, и те львиные детеныши смешались с собачьим родом. Вот от этих смешанных кровен и пошла туркменская овчарка. Настоящая, породная овчарка.