Хидыр Дерьяев - Вьюга

— Что она говорила?

— Я не могу повторить. Я не только не произносила, я никогда не слышала таких ужасных, таких бесстыдных слов! Если бы ты знал!..

— Что бы я ни услышал, какую бы клевету ни распускали эти грязные люди, я ничему не поверю, Мелевше. Я знаю, что ты чиста, как цветок, как песок в Каракумах! Не отчаивайся, Мелевше, у нас такая могучая опора! Партия, советская власть!

— Но мой отец! Отец! Как он мог предать меня?! Он так любил меня, когда я была маленькой! Брал меня на руки, гладил по голове, целовал… Я не хочу… чтоб… он… в тюрьму… — Мелевше снова зарыдала. — Он несчастный… Он не понимает, что делает. Эта ведьма околдовала его! Его надо уговорить, надо объяснить ему… Я не предам нашей любви, я не соглашусь на их свадьбу, но надо уговорить отца! Надо объяснить ему! Он любит меня!

— Добрый, хороший, любит… — мрачно повторил Сердар. — И оставил тебя сиротой ради этой бесчестной, безжалостной, гнусной твари! Мелевше, что ты говоришь? — Он хотел взять девушку за руку, но та осторожно отняла у него руку, Сердар не стал удерживать теплую ладонь, только грустно взглянул на девушку.

— Вот ты говоришь — плохой… — Мелевше взглянула на Сердара мокрыми от слез глазами. — А он… Он мне всегда покупал и платья, и сапожки. Видишь на мне китени — тоже он купил, я только ворот расшила узорами…

— Китени, узоры — какая это все ерунда, глупость! Это не подарок, это обман, это средство повыгоднее продать тебя! Неужели, втыкая иголку в эту проклятую материю, ты не чувствовала, что каждый раз втыкаешь ее в мое сердце?!

— Я знаю… Я понимаю, Сердар. Но я не знаю, что делать… Вот, Бессир принесла какие-то вещи, помоги мне передать их обратно. Унеси их! Я не могу видеть их. Унеси!

Она быстро связала все, что принесла ей Бессир, и отшвырнула узелок к самой двери.

Собирался дождь, небо было сплошь затянуто тучами. Люди уже несколько часов работали в поле, а у Бессир даже постель была не прибрана. А ведь забот у нее в эти дни хватало, хотя в колхозе она не работала.

Бессир тратила все силы свои, употребляла все способы — ночей не спала, придумывая очередную каверзу, — чтоб только расстроить свадьбу Мелевше с Сердаром.

Злоба переполняла Бессир, сердце ее превратилось в комок ненависти — ненависти к Дурджахан. Да, да, не к Мелевше, непокорной и строптивой, не дающей ей захватить в свои руки калым, а к сопернице своей Дурджахан.

Казалось бы, отняла у женщины мужа, отвадила его от прежней семьи — и успокойся наконец, угомонись! Нет. Теперь, когда Бессир поняла, что все ее старания расстроить комсомольскую свадьбу могут кончиться крахом и Мелевше уйдет из их рук, сердце Бессир лопалось от ненависти к Дурджахан и от жгучей зависти к ней.

Вот и сегодня в ненастное, хмурое утро, когда жизнь и без того кажется немилой, а все неудачи — огромными и непоправимыми, у Бессир, придавленной собственной злостью, не было даже сил прибрать постель. Она потянула было за угол одеяла, чтобы свернуть его и убрать, но вдруг отшвырнула со злостью и забормотала сквозь зубы:

— Комсомольскую свадьбу устроит… Вот, мол, какая я — всем наперекор иду. Мужа за человека не считаю! Зять — ученый, зоотехник, в Ашхабаде будет начальником… Дочь на доктора выучится, в белом халате щеголять станет. Ха! Посмотрим!.. Поглядим, голубушка, что у тебя из этого выйдет! В каменном доме жить собирается!.. В могилу лягу, а разрушу твои мечты! Не видать тебе каменного дома! Как месила всю жизнь кизяк, так и будешь его месить до смерти. Я тебе покажу!.. Я из твоей комсомольской свадьбы славные поминки устрою! Ты еще меня не знаешь! Ха, Гандым идет! Вот кстати, он мне как раз и нужен!

Бессир быстро свернула одеяла, сложила их поверх других и, пригладив рукой волосы, приняла благопристойную позу.

— Салам-алейкум! — почтительно приветствовал ее Гандым.

— Заходи, заходи, милый!

Гандым вошел в кибитку и, воровато оглядевшись, протянул хозяйке сверток в оберточной бумаге.

— Это вам, тетушка Бессир!

По правилам хорошего тона надо было бы взять его и, не разворачивая, убрать в сундук. Но Бессир не смогла одолеть своего любопытства — тотчас же разодрала бумагу. В свертке оказалась целая стопа шерстяных платков: красное поле, черное, голубое, зеленое!.. А какие цветы, какие узоры! Бессир так и засветилась улыбкой — ядовитый цветок тоже ведь умеет красиво распустить смертоносные свои лепестки…

— Ну, как, тетушка Бессир, подойдет? — Гандым с довольным видом откинул назад волосы.

— Да как же не подойти? Да что ж лучше-то может быть? Ой, чего только нет в твоем капыративе! Ладно, рассчитаемся из калыма!

— Какие могут быть расчеты, тетушка? Это ж, можно сказать, дармовое, от бога… И потом, ничего мне не нужно, кроме Мелевше. Без нее мне весь мир не дороже вон той грязной щепки! — Гандым сделал грустное лицо и, достав из кармана расческу, тщательно зачесал волосы назад.

— Ох, Гандым дорогой, хоть и нежный цветочек наша Мелевше, а на корню держится крепко — никак не вырвать!

— Ничего, тетушка Бессир, одолеешь. Если уж ты не одолеешь, то и надеяться не на кого!.

— Не получается никак, милый. Недавно донимала, донимала своего, отправила наконец к прежней его бабе. Чтоб уломал он ее. И что ты думаешь? То ли она ему перечить стала, то ли грубость какую сказала, только рассвирепел он, скандал учинил… Потом в контору таскали, ругали, грозились под суд отдать! Он теперь прямо не в себе, не знаю, как и подступиться. Науськиваю, а сама вся трясусь…

— Да, это дело опасное. Как бы твои науськивания против Мелевше не обернулись!

— Нет! Тут будь спокоен. Дочку он и пальцем не тронет. Он очень на бабу зол — ну прямо кишки ей готов выпустить! А я его не больно утешаю — пусть! — Бессир многозначительно повела бровями. — Злей будет, больше добьется.

Дурджахан мало интересовала Гандыма. Ненависти он к ней никогда не испытывал, наоборот, до самого последнего времени, как и большинство людей в селе, искренне уважал эту достойную женщину. И сейчас он никак не мог понять — чего она уперлась: мысль, что тетя Дурджахан просто-напросто предпочитала ему Сердара, не укладывалась в голове у Гандыма.

— Так что же все-таки с Мелевше, тетя Бессир?

— Да как тебе сказать? Кобенится девка. Я и сама к ней ходила, и тетю Аннабагт посылала. Ничего не получается. Боюсь, не сорвалось бы у нас…

Ну а письмо? Показывала ты Сердару письмо?

— Нет, пока не давала. Я Мелевше про твое письмо намекнула, так она в крик: «Ложь! Клевета! Обман!» И сразу реветь.

— Ну зачем же ты так, тетя Бессир? Ей не надо было, Сердару надо показать. А она пусть бы даже и не знала.

— Ничего, Гандым-джан. Пусть немножко подумает! Пускай знает, что и сливочное масло с грязью смешать можно! Заносится она очень со своей красотой. А пусть подумает, не отвернется ли от нее милый после такого-то!