Эмэ Бээкман - Чащоба

Однако Вильмуту засуха причиняла просто боль. Казалось, его собственные жизненные соки иссякали и кожа высыхала подобно травинкам и листьям деревьев.

Вильмут без конца рассказывал о летней жаре, угнетавшей все и вся. На обочине гравийной дороги под клейким слоем пыли поникли кусты, этот груз можно было стряхнуть лишь силой. Земля все более ссыхалась, голой ногой и не ступишь по комьям, спекшаяся поверхность была такой же колкой, как обожженная глина. Высыхали колодцы, на огороде даже сорняки не росли. Наши люди привыкли к влаге, объяснял он Лео, как далекому гостю, когда ветер поднимает с поля тучу пыли, забивает рот и глаза, начинаешь исходить злостью. Мужики только возле магазина и торчат. Когда привозят водку, ящики мгновенно опустошаются. Тут же за домом, между пыльными лопухами, бутылка идет по кругу, но, несмотря на выпивку, задубевшие лица мужиков остаются мрачными. Чертыхаются, то и дело набиваются на ссору.

Вильмут рассказал, как два здешних мужика средь бела дня и на прямой дороге столкнулись тракторами лоб в лоб, как будто хотели протаранить один другого. Начальство в отчаянии, кто кроет на чем свет стоит, кто ходит к магазину упрашивать: мужики, бросайте бутылку, беритесь за работу. Когда загорелся склад травяной муки, у зоотехника случился инфаркт. Вильмут все удивлялся — и чего зоотехник принял так близко к сердцу. Это под директорским задом горячие угли разожгли. Дело начальства, сам бог велел им изворачиваться. Если бы они догадались набраться терпения, все пошло бы на лад. Пару хороших дождей — люди бы успокоились и дальше бы вкалывали.

Они все сидели и выпивали, даже у Лео после рассказа Вильмута пересохло в горле, перекаленный воздух вызывал кашель. И ему начало мерещиться то блаженное утро после долгожданного дождя. Чтобы можно было натянуть резиновые сапоги и надеть на голову кепку. И идти — куда? Просто топать по мокрой траве, пусть ведут ноги, главное, вволю надышаться пахучим воздухом.

Над столом кружила и жужжала назойливая муха.

Лео украдкой поглядывал на своего старого и уставшего друга и грустно думал: так, значит, это мы о засухе говорим.

Лео вдруг оживился, за окном послышался легкий шорох, будто по жести пробежался осторожный и робкий воробышек. Порыв ветра тут же распахнул створки окна, вскинул занавески, свежий ворвавшийся ветер привел в движение застоявшийся воздух, где-то за холмом загрохотал гром, и тут же зашуршал дождь, принялся оживленно плескать, и через несколько мгновений на землю уже просто низвергалась вода. Дом утопал в рокоте, все отступало перед шумно стекавшей водой, с небес разверзся гигантский водопад.

Лео и Вильмут распрямили спины, жадно уставились друг на друга, будто только что встретились, на лицах проступила улыбка: а славную мы выкинули штуку — накликали дождь. Ливень словно бы размыл в них нечто, разное образование и жизненный опыт в этот момент не имели ни значения, ни веса, все углы сгладились, груз прожитых лет слетел, они вновь стали деревенскими мальчишками, чьи души горели жаждой действия, и нечего было бояться разногласий. В этот миг их словно бы направлял один и тот же мозг, подававший обоим одинаковые команды. Они метнулись к окнам, захлопнули створки, вода стекала в комнату; энергично защелкнули запоры. Затолкали стулья под стол, будто бушевавший за окном поток мог подхватить их и унести с собой. Не сговариваясь, стянули с себя рубахи, стащили с ног носки и швырнули их без оглядки в угол. Затем сбросили брюки и выбежали на улицу, шлепая голыми ступнями, выскочили на середину лужайки и отдались на милость ливню.

Дождь лил будто из ведра, заставляя их пошатываться, они от удовольствия покряхтывали, растирали ладонями плечи, грудь, руки. Затвердевшая от засухи земля сперва не принимала потоков, во дворе образовалась лужа, грозившая превратиться в пруд. Они шлепали по луже и ногами поднимали волны. Возле ступней извивались травинки, будто водоросли.

Вдали по шоссе полз одинокий грузовик, его огни едва пробивали стену воды, снопы света расплывались в мутные пятна. Свет фар напомнил Лео о его машине, он подбежал к ней и принялся тереть ее. С мальчишеским азартом он распластался на капоте и стал обмывать ветровое стекло, лик машины должен сиять. Лео никак не хотелось прекращать своего занятия, особенно приятно было водить рукой по выпуклому стеклу.

Вильмут стоял посреди лужи и корчился от смеха, живот его трясся. На том и кончились их общие действия, они снова стали каждый самим собой.

Покружив напоследок по луже, ноги волоком, они наконец пресытились уже поклевывающим по шее дождем и потащились по ступенькам крыльца наверх, постояли под навесом, перевели дух, лениво подрыгали ногами и потрясли руками, дали воде стечь с себя.

В комнате они приняли еще по стопке-другой, чтобы согреться, а потом заснули праведным сном, отдыхая от вина, дождя и дружеской встречи.

Утром Лео проснулся от громыхания. В глаза ударил яркий свет. Охватило какое-то угрызение совести, болела голова. Чем-то придавило ноги. Лео глянул, это была не кошка, а вышитая подушка, свалившаяся на него со спинки дивана. Тут же, возле стола, убиралась какая-то женщина в стоптанных мужских туфлях, хлюпавших при ходьбе. Женщина двигала по столу плетенную из прутьев корзинку и собирала в нее бутылки, остатки еды, чашки и тарелки, ножи и вилки — все вперемешку. У Лео вспыхнула неприязнь к незнакомой женщине, в нем неожиданно заговорила хмельная злоба. Именно подобной породы женщины стали вдруг всюду плодиться. Резко очерченный рот, всегда кудлатые волосы, помятое сзади платье, уродливые, открытые чужому глазу складки на подколенках, они словно бы упрекали: смотрите, я все время должна гнуть спину, нет у меня времени выпрямиться, все только обихоживай вас. Таких можно было встретить на вокзалах и в магазинах, их было в избытке в общественных учреждениях с их пыльными полами, и им доставляло особое удовольствие, накинув на швабру изодранную тряпку, волочить ею по людским ногам. Всегда равнодушный взгляд этих женщин выражал глубокое презрение как к своей простой работе, так и ко всему необъятному человечеству. Там, где они боролись за порядок с помощью своей швабры, распространялся кисловатый запах нечистот.

И эта убиравшая стол женщина не догадывалась распахнуть окна, хотя и раздвинула занавески, — пускай свет как ножом режет раскрасневшиеся глаза пьянчужек, так им и надо! Не должно быть так, чтобы человек чувствовал себя уютно.

Женщина стремительно прошла на кухню. Лео втянул голову в плечи. Через мгновение ему показалось, что он слышит грохот и звон, — корзина опоражнивается в мусорное ведро.

— Перестань, Аста, — шепотом попросил Вильмут. — Ну что ты можешь иметь против того, что ко мне в гости приехал друг?