Эмэ Бээкман - Чащоба

Потом люди в Медной деревне скажут, что в бою все по-честному, а вот Лео — тварь затаенная, не сказал, что снюхался с красными, свершил-таки иудово дело. Неужто люди еще не набрались ума-разума? Может, хватит предательства? Род человеческий и вовсе сгинет, если не будет милосердия, один указывает пальцем на другого и велит убрать. В злобе и ненависти только и живут. Скоро уже не останется человека, у кого бы душа не была поганой.

По какому праву он смеет вершить суд над Ильмаром? А начнут рыться и копаться, глядишь, какой-нибудь пытливый лучик проникнет в темные закоулки прошлого самого Лео, кто знает, что там высветится!

Значит, прежде всего ему дорога своя шкура.

От возбуждения у Лео зашумело в голове, ему показалось, что люди в тяжелых сапогах притопали к воротам — сейчас разомкнутся в цепь, окружат дом, руки вверх, враги народа! Осиное гнездо следует очистить.

На Эрику и смотреть не хотелось. Куда подевалась ее напористость? Почему она ничего не придумает? И впрямь время обрело новый лик, в старину царила ясность, библия повелевала: грехи родителей да воздадутся детям вашим. Теперь все подрагивало в нетерпении, судьба не соблаговоляла дожидаться следующего поколения. За каждый проступок тут же следовало наказание! Почему они с Эрикой впали в жаркое безумие? Они тоже были нетерпеливы — дети судного дня, — опрометчиво забрались на сеновал виллакуского хутора. На том же хуторе покойник дожидался своего погребения, домашние бродили по двору, тяжесть мыслей о вечности сгибала их, а они с Эрикой улетали на крыльях блаженства в райские кущи и выметали из души земные горести.

Ильмара одолел кашель, он не спеша жевал мясо, ел так медленно, будто последние оставшиеся зубы отказывали. Без конца запивал самогоном. Был уже совсем тепленьким, даже разговаривать не хотел, наверное, скоро свалится под стол комом.

Видимо, Ильмар был на хуторе Клааси частым гостем. Заявляться домой, чтобы согреться, он не смел. Эрнст угодил в ловушку как раз на кухне, когда хлебал суп. Питаться дарами леса? Можно было предположить, что один вид клюквы на болоте вызывал тошноту. Убить лесное животное и развести костер, чтобы зажарить мясо, — полное безумие, это значит позволить взять себя без особого труда на мушку.

Были свои черные дни и у Лео, настоящую беду пришлось пережить в лодке, когда он бежал от немецкой мобилизации в Финляндию. Посреди моря отказал мотор, весенний шторм нарастал, льдины скреблись о борта, мокрая одежда примерзала к телу. Может, их спасло от холодной смерти лишь то, что они выполняли тяжелую работу, налегали на весла и держали лодку носом против ветра. Полупьяный рыбак матерился на чем свет стоит и гремел гаечными ключами. Лишь на рассвете мотор затарахтел. Впоследствии Лео видел сны: его мертвое тело раскачивалось в волнах, вокруг шеи намерз лед и держит, словно поплавок. После объявления немецкой мобилизации Лео тоже держался подальше от дома и бродил по лесу. Собственно, это можно было считать долгими прогулками. К вечеру собирались на каком-нибудь отдаленном хуторе, и шла гулянка, пили и горланили — в то время люди еще были сравнительно беззаботными, своим эстонским парням не запрещали спать в сараях и на чердаках, на каждом сеновале лежали наготове одеяла и шубы.

Пока не пошли мрачные слухи: немецкая полевая жандармерия прочесывает леса, кого схватят, расстреливают на месте.

Они с Вильмутом решили бежать за море.

Им повезло, они избежали встречи с немецкими пограничниками.

Не один беглец получил пулю и застыл на родном берегу.

В то время они, по крайней мере, действовали, были предприимчивыми, к чему-то шли. А Ильмар годами находился в лесу, будто на страже, боялся каждого шороха, с колотящимся сердцем убегал, поддавая ногам жару, или таился за деревом и снова целился в кого-то. Чтобы жить, он должен был убивать, только убивать. Каждое утро одна и та же мысль: может, сегодня мой черед отправляться к создателю? Дороги назад не было — кровная вина, — любая тропка вела навстречу пуле.

Хотя эти вечные пряталки и заячье петлянье могли и без пули душу вынуть. Человек не может приспособиться и стать лесным зверем.

Лео сумел каким-то образом из всего этого выпутаться — неужели он теперь влип?

У него должно было хватить решимости, чтобы еще раз спасти себя.

Он поднялся из-за стола и твердо сказал:

— Мне нужно возвращаться в Виллаку.

Голова Ильмара дернулась от тарелки вверх, он поморгал, смахнул тыльной стороной ладони крошки с губ, хохотнул и сказал:

— Иди, иди.

Эрика неслышно вышла на середину кухни, печаль в ее глазах стала рассеиваться и сменилась странным блеском, словно в ней зрела такая мысль, которая должна была всех радостно удивить.

Лео надел пальто, натянул на глаза кепку и спиной почувствовал, что Ильмар напряженно следит за каждым его движением.

Пусть идет ко всем чертям, пусть катится к дьяволу, мысленно повторял Лео. Дороги с бывшим школьным товарищем давно разошлись, он не станет из-за него плакать, не будет обниматься со своим старым приятелем — каждый сам должен делать выбор. Прошло много времени, люди стали другими, Лео давно уже не думал, что разбросанные отряды лесных братьев могут изменить государственный строй. Бесхитростные юношеские идеи перемешались с навозом. Восторженность братства по оружию, воздыхание по своей, эстонской, свободе, патриотическая стойкость, до последней капли крови — все чепуха. Давно пора понять, что в действительности кроется за простыми внешне словами: большая сила и малая сила. Мышь способна лишь пощекотать пятку медведя.

Лео вышел в прихожую, но подумал, что, не попрощавшись, уходить неприлично, приоткрыл дверь, кивнул Эрике и Ильмару и сказал:

— Будьте здоровы.

На полевой дороге Лео остановился и вздохнул полной грудью, почувствовав наслаждение от свежего воздуха, настроение поднялось. Он вовремя взял ноги в руки, неопределенных положений и отношений у него уже хватало по горло. И все же предусмотрительность и теперь была не лишней. Засунув руки в карманы, он прислушивался и думал, что же предпринять. Надо ли ему еще раз заходить на хутор Виллаку? Или сразу топать на станцию? А Вильмут? А мать? Он не мог уйти, не предупредив друга и не попрощавшись с матерью. Трудно вести себя достойно и поступать прилично, он почему-то верил в предупреждение Ильмара: сегодня ночью на хуторе Виллаку начнется пальба. Годами таившийся по зарослям, всегда ускользавший от облавы, Ильмар, должно быть, обладал обостренным чутьем, не подводившим его. Если драпать наобум, можно угодить в лапы преследователей. Хотя у Лео был в кармане паспорт честного человека, он ни за что бы не хотел попадаться на глаза представителям властей в своей деревне. Мерзкая картина: прерывающимся от волнения голосом он начинает доказывать, кто он такой, кем работает и где учится. К сожалению, Лео не обитал вне своего времени, недоверие расстилалось подобно густому осеннему туману в низинах, окутывая и его. Слепое братоубийство вынуждало относиться с недоверием к любым удостоверениям.