Эмэ Бээкман - Чащоба

Тогда Лео еще не успел понять, что в жизни приходится за все платить. Едва ли он, собственно, был способен радоваться даже тому, что миновал войну благополучно: в здравом уме и руки-ноги при нем.

Снова солнце склонилось к закату, половина отпуска у Лео осталась позади.

Он неспособен был прикинуть резервы своих сил и не знал, восстановлено ли то, что было исчерпано нервной городской жизнью, или нет. Во всяком случае, сейчас он был измучен и вконец вымотан. Спина ныла, руки отваливались — зато над крышей господского дома белела новая труба и Лео, опершись спиной о клен, мог любоваться ею.

Утром из поселка пришли три старика, уселись во дворе на траву, закурили и принялись разглядывать усадьбу. Оказалось, что сестры наняли их ремонтировать дом. Услышав об этом, Лео без долгих слов принялся сворачивать себе из газеты шапочку. Сестры пришли в ужас, замахали руками, боже упаси, они об этом вовсе и не думали; пусть Лео отдыхает, для него натянули в саду гамак, пусть загорает, подремлет, отдохнет, делает, что хочет; они ничем не хотят обременять своего дорогого гостя. В свое оправдание указывали на ясное небо, сейчас вот вёдро стоит, скоро могут зарядить дожди, а крышу надо обязательно залатать, да и труба наполовину развалилась, пожаром грозит. Заодно они хотят вернуть гостиной прежний вид. Эти нелепые, расчленяющие помещение перегородки и вовсе излишни, их следует убрать.

В начале отпуска, составляя план дома, Лео объяснил сестрам, что великолепное помещение испорчено позднейшими перестройками; его слова, видимо, запали обитательницам дома в душу. Теперь созрело решение: пусть все будет в соответствии с давнишним проектом, пусть исчезнут ненужные перегородки. Хорошо и то, когда кто-то уважает идею архитектора.

Лео не стал спорить с сестрами. Черт их знает, пускай себе лелеют иллюзии, что сфера их обитания все еще должна раздвигаться и расширяться. Пусть верят в свои силы, в будущее и во что угодно. Но чтобы зимой никого не ругали, когда из окон в торцовой стене начнет задувать холодный ветер и уже не будет защитных перегородок, которые не давали бы печному теплу так быстро улетучиваться.

Может, им все равно, как дом станет хранить тепло. Сейчас легко похваляться, небось, как пойдут осенние дожди, тут же сбегут назад в город. И молодым-то трудно менять свой жизненный уклад, не выйдет из трех пожилых горожанок деревенских жителей. Пусть верят, что и им передалась выносливость мощной прародительницы Явы, в действительности же в последующих поколениях вся эта мощь растворилась и развеялась по ветру, распродана по крохам за блага цивилизации.

В сравнении с матерью Мильдой так же жалок и ее отпрыск Лео.

Старики, поселковые пенсионеры, — не из любопытства ли они и взялись за ремонт? — во всяком случае показали себя усердными работягами. Двое из них решили заняться внутренними работами, третий, самый худой, должен был приняться за крышу. Ему-то в напарники Лео и напросился. Вокруг изъеденной дымом, ветром и дождем полуразвалившейся трубы они установили леса, потом развели в ящике раствор, отобрали в сарае кирпичи покрепче, отточили полотно печницкого молотка, и работа пошла. Им тоже пришлось сперва заняться разборкой, остатки старой трубы они покидали вниз. Потом мастер уселся на леса, а Лео пришлось слезать с крыши на землю и взбираться обратно. Он затащил наверх кирпичи, то и дело подтаскивал ведром раствор, разыскал по указанию старика куски жести и смастерил из них козырек для споро поднимавшейся трубы. Старик напевал себе под нос и хвалился, что хорошо сложенная труба продержится лет пятьдесят, не меньше.

Теперь, когда рабочий день кончился, труба была возведена и леса убраны, Лео увидел, что мастер не очень-то усердно работал с отвесом, новенькая с иголочки труба стояла, чуть покосившись, будто наклоняясь против ветра, натянув на лоб кепку.

У оживленных сестер не было ни времени, ни желания замечать эту небольшую промашку. Уставшие от работы, разморенные ужином и рюмкой водки пенсионеры нетвердой походкой отправились домой; сестры продолжали хлопотать. Одетые в выцветшие от стирки халаты, в перчатках, в туго повязанных косынках, они убирались в доме и выносили остатки перегородок, Лео оценил их практическую смекалку; доски складывались под стрехой сарая, старые обои, макулатуру и опилки они снесли в кучу посреди двора и подожгли. Вызванное необходимостью сжигание мусора на самом деле превратилось в любование костром: сестры принесли себе скамеечки, сидели, смотрели на пламя, на дым и на угли. Все молчали. Можно было думать о прошлом и будущем, может, кто-то из них пришел к мысли, что от вчерашнего к сегодняшнему перекинуты шаткие мостки, идешь по ним и каждый раз, когда прогибается доска, осознаешь себя во временном пространстве, и то, что осталось позади, собственно, никуда не исчезает, а придает напряженность дальнейшему продвижению.

Теперь Лео мог снова вытянуться на скрипучей софе в мансардной комнатушке, от костра во дворе осталась куча золы, под ней скрытый жар. И все равно казалось, что он продолжает идти по мосткам. Закат угас, навстречу Лео наползал густой туман, впереди светились мутные огоньки; он идет к своему звездному творению, каменному кораблю. Он ласково называл это здание морской скрипкой.

Как много лет тому назад это было! Свое фантастическое сооружение Лео взялся проектировать как-то спонтанно. Сперва все было как бы шутки ради, он забавлял себя набросками; человек скептического умонастроения, получивший реальное образование, он относил это к области детских забав. И все же первоначальное пренебрежительное отношение вскоре рассеялось. Эскизы на бумаге словно бы выжигали из него иронию, контуры будущего здания становились какими-то самонадеянными и властными, в них проявился упрямый характер. Иногда Лео испуганно вскакивал из-за стола, отступал, утыкался спиной в стену — никуда ты не убежишь! — со страхом в душе смотрел на чертежные листы с расстояния: неужели возможно, чтобы плод моей собственной фантазии начал повелевать мной и подгонять меня!

Проект развивался дальше как в его воображении, так и на бумаге. Он все разрастался, требовал все большего места в мыслях и на рабочем столе. Снятые с кульмана и свернутые в рулон чертежные листы занимали чуть ли не полкомнаты; из расплывчатых контуров фантазии начал вырисовываться определенный образ — входящее в воду бетонное здание походило в некотором роде на скрипку, одновременно это был гигантского объема каменный корабль. В обтекаемой и штормоустойчивой наружной оболочке укрывалось многоэтажное здание, разделенное на большие и малые помещения, бездну коридоров, тоннелей, искусственных ландшафтов: откосы со стекающими по ним струями воды, наклоненные плоскости, низины с прудами, через которые были перекинуты миниатюрные сводчатые мосты. Среднюю часть строения составлял самый существенный акцент каменного корабля — не разделенное этажами пространство; ниспадающий из гигантского решета искусственный водопад — с параллельно падающими струйками, — рядом, на тросах повисли рестораны-гондолы, на фоне выступающих из бетонной стены морских раковин, где располагались оркестры.