Эмэ Бээкман - Чащоба

Так Лео и болтался в деревне, по-прежнему оставаясь бельмом на глазах Йонаса и Мильды. И хозяйка хутора Росса никуда не делась, тревожные времена, казалось, даже оживили ее. Именно в войну она взялась устраивать семейную жизнь сына. На хуторе вдруг появилась какая-то городская, неопределенного возраста женщина — в Медной деревне решили, что это беженка, хотя в то время они в деревни еще не стекались, — во всяком случае, эта дама из чужой среды, носившая на взбитой прическе похожую на тирольскую шляпу с пером, пришлась по душе Лене. В мгновение ока женщина эта стала для ворчливой и недоверчивой хозяйки хутора Росса божеством. Лена без конца рассказывала на деревне, что эта женщина сказала, как пошла и каким образом приготовила ту или иную еду. Вдруг по Медной деревне распространилась ошеломляющая новость: пришелица стала законной супругой Йонаса. Свадьбу не справляли и, словно бы ища примирения, Лена ходила из дома в дом, прихватив с собой бутылку самогона. Несмотря на щедрое угощение, деревенский люд чувствовал себя обманутым и огорченным: столь приятно и долго щекотавшие всех отношения Йонаса и Мильды были таким неожиданным поворотом покончены. Люди были просто возмущены, плевались на эту неуместную женитьбу — по какому праву их лишили удовольствия следить за Йонасом и Мильдой! Может, люди все-таки желали, чтобы Йонас и Мильда когда-нибудь, пусть с опозданием, но обвенчались. Из этого брака мог родиться не ребенок, а новая возвышенная легенда Медной деревни: за ними гонялись с дубинами, досаждали им и преследовали, однако настоящая любовь противостоит всем испытаниям и побеждает.

После женитьбы с Йонасом произошла резкая перемена, изменилась даже походка, он стал семенить, будто ступал на округлых подошвах. Глаза опустошенные, он не замечал встречных людей. Бормотал что-то себе под нос, однажды Лео услышал, что Йонас разговаривает сам с собой гекзаметром. Несмотря на присутствие новой хозяйки, хутор все больше катился под уклон, только старая Лена еще кое-как вела хозяйство, нанимала на лето батраков и заботилась о выполнении государственных поставок. И все же в промашке не признавалась, а все хвалилась на деревне, что молодые — это, правда, звучало странно, особенно применительно к Йонасу, — то и дело сидят, уткнувшись в книгу. Удивительно, что Лена стала благоволить печатному слову. В былые времена на хуторе Росса разносились сердитые хозяйкины окрики: сожгу книжки, они отвлекают Йонаса от срочной работы. Теперь Лене нравилось даже то, что молодая чета по вечерами разговаривают по-немецки и обходит ее вниманием.

Осенью сорок четвертого года горожанка исчезла с хутора Росса столь же неожиданно, как и появилась там в начале войны. Лена на какое-то время смолкла и десятой дорогой обходила деревенских баб. Окрестный люд не мог смириться с тем, что эта женщина так и осталась для них тайной. С большим рвением ее стали облеплять разными небылицами. Лео удивлялся живости воображения деревенских жителей. Возможно, бесчисленные легенды о Долине духов обострили их фантазию! По поводу горожанки распространялись самые противоречивые слухи; то она была русским шпионом, то работала в немецкой разведке. Еще нашептывали, что женщина в шляпе до июньских событий занималась размещением вкладов в иностранные банки и сама была невероятно богатой: моря бороздил ее торговый пароход, застрахованный у Ллойда на крупную сумму.

В мрачные и тревожные времена эти придумки оставались бальзамом для деревенских жителей: смотрите, какая необыкновенная женщина, какая крупная фигура изволила проживать несколько лет среди нас!

Во всяком случае, из-за этой странной женитьбы отношения Йонаса и Мильды резко ухудшились. Обман громоздился на обман, но Лео чувствовал, что мать все еще не была к Йонасу безразличной. Возможно, Лео унаследовал от матери способность привязываться к кому-либо на долгое время? В представлении Мильды с Йонасом должно было связываться одно лишь плохое. Деревенские глумились над ним и над ней, Йонас не заботился о своем кровном сыне, Мильда с ребенком вышла замуж за другого. Когда она осталась одна, у Йонаса опять недостало сил сделать решающий шаг; потом, уже будучи в годах, он позволил выставить себя шутом, не воспротивился, когда хозяйка хутора Росса женила его на нелепой городской барыне. После войны и Йонас оказался в свою очередь свободным, но искать примирения с Мильдой не стал. И только уже дряхлым старцем, на шаг от могилы, Йонас пришел к мысли, что надо держаться вместе, тогда, когда Мильда угодила на долгие недели в больницу. К тому времени в деревне у них никого не осталось, лишь из редких труб поднимался дымок, там, где поддерживали тепло очага хворые старушки, — они уже были не в силах указывать на кого-то пальцем. И Лена давно отправилась на тот свет, Йонас, разменявший уже восьмой десяток, наверное, впервые в жизни почувствовал себя независимым. Ни обстоятельства, ни чужие люди больше его жизнь не определяли.

Где находится водораздел человеческой судьбы, по одну сторону которого лежит его собственное убожество, а по другую — идиотизм окружения.

Может, именно забвение и отсутствие памяти приводят к блаженству?

Следующей осенью, после поездки в Швецию, Лео получил от Йонаса телеграмму о смерти матери. Чудно звучала вторая фраза в телеграмме: ждем вас на похороны в субботу. Лео опешил — словно речь шла не о его матери, которую согласно естественному ходу вещей хоронит сын, — его хотели от всего освободить. Текст телеграммы ясно давал понять, что раньше, чем в день похорон, его и не ждут. Пусть не беспокоится, не мешается и не суетится, мы сами проводим в последний путь свою Мильду! Мы — Йонас и другие старцы Медной деревни. Лео был посторонним человеком, блудным сыном, отверженным. Задумавшись, он долго держал в руках телеграмму. Словно смотрел на себя глазами стариков из Медной деревни: чужой и далекий человек, которому не понять, какая трудная жизнь тут прожита.

Лео приехал на машине, которую он приобрел на доставшиеся ему в наследство из Швеции деньги, и почувствовал себя в родных краях с первого же мгновения как-то странно. Молчаливые старушки, с поднятыми воротниками, мельком оглядывали его и машину. Лео почему-то ощутил неловкость оттого, что машина синяя, а мохнатые чехлы на сиденьях ярко-желтые. Он не догадался привязать к антенне по широко распространившейся ныне моде черную ленточку.

Йонас, единственный, подошел к Лео, пожал руку, пробормотал слова соболезнования, сильно выпуклые стекла очков делали его глаза необычайно крупными, красная сетка тончайших кровеносных сосудов не позволяла угадать смысла его взгляда. У Йонаса не было времени разговаривать с Лео, он тут же повернулся и, опираясь на палку, заспешил прочь: он был устроителем похорон. Повел разговор с пастором — Лео не знал даже того, была ли причислена к приходу его мать. Затем Йонас кивнул женщинам: пришло время взять возложенные у гроба цветы и венки. Когда стали выносить из церкви гроб, Йонас подал Лео знак, чтобы он пошел за гробом первым, сам же остался в хвосте жидкой похоронной процессии, — видимо, у него сильно болела нога, он ковылял. Лео шел за гробом с болью в сердце и с краской стыда на щеках. Не хватало мужчин, чтобы нести покойную, за одну ручку гроба держалась какая-то кряжистая, средних лет женщина. У Лео не было ни малейшего представления, была ли эта отважная женщина близкой знакомой его матери или же в этих краях, где жизнеспособных людей оставалось все меньше, а похороны случались все чаще, стало правилом, что в подобных случаях сходились, вполне естественно, всем миром и общими усилиями управлялись с похоронами.