Dок Берг - Наглое игнорирование

Явно Франция пошла – силуэты у разбитых танков смутно знакомые – до войны как раз обучали в училище эту французскую технику. Негры-пленные сидят кучками. Брошенные французские танки, разогнанные обозы французов вдоль дорог – как это похоже! Парень на фоне Эйфелевой башни с приятелями, с бутылкой в кафе – хорошо французы воевали – гарсон в фартуке улыбается гостям куда шире, чем сами фрицы. Рад копеечке, заметно. Небось, плюнул немцам в стаканы или вино разбавил, герой. Девки гологрудые, отплясывают канкан на сцене в зале. Тоже улыбаются на все зубы. Парень с голой девкой, жмущейся к герою-победителю.

То, как гордая Франция, подкрепленная английским экспедиционным корпусом, живо капитулировала тогда сильно удивило всех сослуживцев Берестова. Ведь армия отличная, современная и еще с начала "странной войны" полностью отмобилизованная, занявшая рубежи обороны и явно наладившая взаимодействие. Как хорошо держались французы в Великую войну!

И вот – гордый галл услужает бравым бошам, а гордые француженки стелятся половичком перед победителями. А сейчас слышно, что вроде и Франция в союзниках опять. Только сложно сказать – кто там будет героями войны: рестораторы, разводившие алкоголь и проститутки, засношавшие до полусмерти.

Берестов потянул другой альбом – этот явно посвящен войне в СССР, вроде как ничего особенного, все виденное в начале войны своими глазами. Сваленный памятник Сталину с отбитой головой, сгоревшие и брошенные наши танки, грузовики, самолеты, пушки и тягачи, кучами и колоннами пленные красноармейцы. Глаз зацепился только за бравых фрицев, гордо едущих на древних Рено-ФТ мимо изб, подписана эта фотка была "Плесков, 7 августа 1941 года". Такие же танки были в первом альбоме, служили на них французы. Хотя, может и польские трофеи. Наклеены фото только в самом начале, дальше просто вложены. Смотреть было тяжело, да и смысла не было разглядывать уже виденное, потому капитан, поморщившись, пихнул альбом обратно на полку, но неудачно, зацепив краем, отчего собрание фотографий перекосилось и из него выпал толстый конверт. Поднял с пола, вытряхнул содержимое. Оказались тоже снимки – и стало понятно – какие. Видимо, мать немца этот конверт не видела, а только пыль сверху протирала, иначе бы припрятала, как фотографии со стен. Закипая, Берестов посмотрел запечатленное на снимках, рявкнул в окно, отчего тут же прибежало четверо санитаров с автоматами и сам потом не помнил, как оказался в флигельке, где скромно и тишком жили хозяева фольварка. И как пистолет в руке оказался – тоже потом никак не мог понять. Затряс веером фотографий перед побледневшими физиономиями.

Хозяин сообразил первым и неожиданно повалился на колени, потянув за рукав и жену. Немцы буквально взвыли, что они не знали, что их Ганс пропал без вести на Восточном фронте в прошлом июле, залопотали что-то еще жалостное, несуразное и жалкое. Было у Берестова сильное желание всю эту семейку перестрелять к чертовой матери и спусковой крючок просто сам старательно лез под палец. Но капитан себя пересилил. И сказал – пойдите нахрен. Если еще раз увижу – точно прибью. И показал пистолетом на выход. Баба вроде как не поняла, сунулась наверное вещи собрать, но муж ее оценил все здраво и трезво и буквально выволок неразумную жену. Они убрались, как были в домашних пантойфелях и халатах. А капитан никак не мог засунуть пистолет в кобуру, немножко в себя пришел, когда понял, что санитары стоят и на него внимательно смотрят и лица у них злые и решительные. Вроде как ждут от него чего-то.

Сказал, что они могут быть свободны. Один задержался – тот мужик, у которого посылку подменили. Тихо спросил: "Может, мне догнать их, товарищ капитан? Я бы их тихо…"

Берестов вздохнул, подумал и через себя переступив сказал: "Нет. Не надо. Ступайте". Рука еще ощущала рубчатую рукоять пистолета. И буквально зудел вопрос – стоило выстрелить или нет. Вернулся в свою комнату, глядя другими глазами уже. Руки чесались запалить при передислокации все это добро. Рассказывал ему бывший в гостях по делам военврач, который со своим медсанбатом в Восточной Пруссии воевал. Приходилось там лекарям ездить по передовым частям и выступать вместе с замполитами перед солдатами, потому как наши бойцы, войдя на немецкую землю громили все и жгли. И развернуть медсанбат в руинах было банально холодно для раненых. Вот и убеждали бойцов – что их же придется на снегу лечить, раз все погорелое стоит. Теперь понимал лучше ощущения бойцов. мы уйдем – обратно к себе, там где гитлеровцами ограблено все и разгромлено, на пепелище практически – а тут все будет целенькое и нетронутое и немцы же над нами и посмеются потом. А вот вам хрен, фрицы, жрите, чем нас кормили. Пожарам в занимаемых территориях способствовало еще и то, что напуганное россказнями Геббельса население бежало в полном составе, бросая дома, имущество и скот. И страшно мешая пройти по дорогам к фронту своим же воинским частям. Посмотрел на стопку фотографий, зажатых в руке, опять в груди колючий ком взбух. М-да, знает кошка, чье мясо съела – рассказывали небось зольдаты о своих развлечениях, если бы им той же монетой платить – не останется немцев вообще в заводе.

Но мы – не они. Мы остаемся людьми. Даже если очень хочется пристрелить пожилую пару, чей сыночек так мило развлекался на чужой территории с чужими женщинами.

Нашел какой-то пустой чемоданчик, положил туда оба альбома и пакет. Подумал, кому передать – замполиту, в Смерш или по старым знакомствам прямо в комиссию по расследованию злодеяний? Если молодой хозяин в плен попал – то, может, его еще и найдут? Виселица бы вполне сгодилась для молодчика. Потом подумал, открыл пакет и взял себе самую первую фотографию. На снимке была одна из врачих. Лицо точно знакомое, только не помнил где видел ее. Все же медучреждений и госпиталей он повидал много. На этом фото она была еще живой. Последующие фото с ней смотреть было уже невозможно.

Закрыл чемоданчик и пошел к командиру. Майор поглядел на него и удивился. Встал, закрыл за ним дверь.

— Что случилось, Дмитрий Николаевич? На вас лица нет!

Начштаба поспешил успокоить, что все в МСБ в полном порядке, дело внеслужебное. Командир медсанбата чуточку успокоился, но смотрел встревоженно. Привык считать своего адъютанта старшего чуточку деревянным – ну, или железным, если кому покажется в прилагательном "деревянный" нечто оскорбительное. Даже в весьма пиковые моменты – сдержан, спокоен, расчетлив. Связь теперь постоянно работает хорошо, обстановку вокруг начштаба контролирует и изменения узнает быстро, коллектив сколочен, боевых людей подобрал – в общем, сейчас медсанбат обидеть непросто, что, к слову недавняя стычка показала. А тут – сам на себя не похож. Впору пугаться.