Сара Пеннер - Тайная лавка ядов [litres]

Я попыталась разобраться и с тем, как были организованы записи. Каждая начиналась с имени, потом шел ингредиент – опасный или нет, – а за ним дата. В некоторых записях было второе имя, в конце, с указанием «по зак». Я предположила, что это означало, что первое имя принадлежало тому, кому предназначалось вещество, а второе – тому, кто его купил. Так, например, Чарли Тернер должен был принять «настойку NV» – что бы это ни было, – а купила ее, видимо, мисс Эппл.

Я взяла ручку и блокнот с тумбочки и записала несколько пунктов, чтобы потом прояснить их для себя:

«Количество неядовитого вещества, необходимое, чтобы убить

Опиум – пастилки?

Табак – масло?

Настойка NV – что такое NV?»

Следующие пятнадцать минут я провела со скрещенными ногами на кровати, яростно записывая вопросы и слова, отчасти знакомые, отчасти нет. Паслен. Это ведь растение? Дурман. В жизни не слышала. Аконит. Понятия не имею. Драхма, пилюля, спуск, тис, эликс. Все это я выписала.

Я открыла следующую фотографию и ахнула, когда мой взгляд упал на слово, которое, я точно знала, означало нечто смертельное: мышьяк. Я выписала его в блокнот, поставив рядом звездочку. Увеличила фотографию, надеясь разобрать остальные слова в строке, но тут снова услышала шум за дверью.

Я замерла. Похоже было, что кто-то только что остановился перед дверью номера. Я тихонько выругалась в его адрес, кем бы он ни был. Они что, не видят табличку «Не беспокоить»? Но потом я услышала, как в замке прокатали карточку. Что, Джеймс уже вернулся? Я сунула телефон под подушку.

Через мгновение вошел Джеймс – и я сразу поняла, что что-то очень, очень нехорошо. Он был весь бледный и потный, со лба у него капало, а руки страшно тряслись.

Я инстинктивно вскочила с постели и подбежала к нему.

– О господи, – сказала я, подойдя к нему. Я чувствовала запах его пота и еще чего-то, сладковато-кислого. – Что случилось?

– Все нормально, – ответил он, устремляясь в ванную. Склонился над раковиной, глубоко дыша. – Наверное, вчерашняя итальянская еда.

Он посмотрел в зеркало над раковиной и встретился со мной глазами, хотя я стояла у него за спиной.

– Я в полной заднице, Кэролайн. Сперва ты, теперь это. Меня стошнило на улице, на тротуар, – сказал он. – Наверное, надо, чтобы все вышло. Ничего, если я… – Он замолчал, сглотнул. – Ничего, если я побуду один в номере, пока оно полностью не выйдет?

Я не колебалась ни секунды.

– Конечно, да. – Я много лет знала, что Джек ненавидит, когда его тошнит при посторонних. И, честно говоря, мне тоже не помешало бы уединиться. – Ты уверен, что с тобой все в порядке? Тебе нужен сок или еще что-нибудь?

Он покачал головой, закрывая дверь в ванную.

– Все будет хорошо, правда. Просто дай мне время.

Я кивнула, обулась, взяла сумку и сунула в нее блокнот. Рядом с дверью ванной я поставила бутылку воды и крикнула Джеймсу, что скоро вернусь его проведать.

В квартале от гостиницы, насколько я помнила, было кафе, так что я направилась туда, собираясь закончить с фотографиями. Но едва я вышла, у меня зазвонил телефон. Номер был незнакомый, и, подумав, что это Джеймс может звонить из гостиницы, я тут же ответила:

– Алло?

– Кэролайн, это Гейнор!

– О боже, здравствуйте, Гейнор! – Я остановилась посреди тротуара, и шедший мимо мужчина бросил на меня раздраженный взгляд.

– Простите, что звоню так рано, но только что пришли рукописи, о которых я вам вчера писала. Вы сможете со мной встретиться в библиотеке, поскорее? Технически у меня сегодня не рабочий день, но я зашла пару минут назад, проверить документы. Вы не поверите, что тут.

Я зажмурилась, пытаясь вспомнить, что она вчера говорила про документы. За последние двадцать четыре часа столько всего произошло, и ее сообщение, видимо, задвинулось куда-то вглубь моего мозга, учитывая, какие вчера вечером у меня были приключения – а теперь и болезнь Джеймса.

– Простите, Гейнор, я сейчас не могу прийти, мне нужно оставаться в этом районе, если вдруг… – Я замолчала. Несмотря на то что мы долго сидели вместе над исследованием, я пока еще не настолько хорошо знала Гейнор, чтобы рассказать ей о своем неверном муже, которого сейчас рвало у меня в гостиничном номере. Я ведь даже не сказала ей, что у меня есть муж, – мы совсем не говорили о личной жизни. – Я просто не смогу прямо сейчас приехать. Но я собираюсь выпить кофе, может быть, захотите присоединиться? Вы сможете принести с собой документы?

Я услышала, как она рассмеялась на том конце линии.

– Вынести их из здания – отличный способ лишиться работы, но я могу сделать копии. К тому же кофе мне не повредит.

Мы договорились встретиться через полчаса в кафе возле моей гостиницы, и я коротала время за столиком в углу, поедая малиновый круассан и усердно изучая фотографии аптекарского журнала.

Когда Гейнор вошла в стеклянную дверь кафе, я погасила телефон и, закрыв блокнот, убрала его в сумку. Надо держать себя в руках, напомнила я себе; нельзя дать понять, что я знаю об аптекаре больше, чем вчера в библиотеке. Я едва знала Гейнор, а если я поделюсь этой информацией, станет ясно, что я не только нарушила закон, но и вторглась на вероятный объект культурного наследия. Возможно, Гейнор как сотрудник Британской библиотеки должна будет на меня донести.

Я дожевала свой круассан, обдумывая всю иронию произошедшего: в Лондон я приехала из-за того, что меня ранили чужие тайны, а теперь мне самой было что скрывать.

Гейнор скользнула на стул рядом со мной и в волнении склонилась вперед.

– Это… это невероятно, – начала она, вынимая большую папку из сумки. Она вытащила из нее два листа бумаги, черно-белые копии чего-то, очень похожего на старую газетную статью, разделенную на несколько колонок с заголовком наверху. – Между бюллетенями всего пара дней разницы. – Она указала на верхнюю часть страницы. – Первый от 10 февраля 1791 года, второй от 12 февраля.

Она положила более ранний бюллетень, от 10 февраля, сверху, и откинулась на спинку стула, глядя на меня.

Я внимательно взглянула на бюллетень и ахнула.

– Помните, вчера, – пояснила Гейнор, – я вам написала, что в одном из документов есть изображение? Вот это изображение.

Она ткнула в центр распечатки, хотя это было совершенно излишне; я во все глаза смотрела на страницу. На ней был рисунок животного, такой простой, что походил на нечто, накарябанное малышом на песке, но у меня не было ни малейшего сомнения, что я видела этот рисунок раньше.

Это был медведь – точно такой же, как крошечный медведь, выгравированный на голубом флаконе, который я извлекла из грязи на берегу Темзы.

Было восемь вечера, и, хотя Нелла работала не покладая рук последние несколько часов, помочь она мне не позволяла. Вместо этого она напрягалась, запихивая пробки как можно глубже в бутылки, составляя пустые коробки так тесно, как только могла, и изо всех сил оттирая свои котелки. Она так прибирала и расставляла все по местам, будто собиралась уехать – не навсегда, но надолго, – и все из-за моей ошибки по неосмотрительности.