Сара Пеннер - Тайная лавка ядов [litres]

– Это был первый раз?

Я кивнула:

– Это случилось сразу после смерти мистера Эмвелла. Я боялась, что это он со мной сделал…

Нелла подняла руку и мягко мне улыбнулась.

– Простое совпадение, дитя. Ты благословенна куда больше, чем я. Только зря ты мне раньше не сказала. Я бы что-нибудь приготовила, чтобы облегчить боли.

Я тоже жалела, что не сказала ей раньше. Впервые со смерти мистера Эмвелла я позволила себе задуматься о том, что кровотечение могло быть не из-за того, что в меня вселился его злобный дух. Может быть, это было просто месячное кровотечение, о котором говорила Нелла? Переход к зрелости? Я никогда не думала о себе как о женщине – только как о ребенке, о девочке.

Я бы хотела подольше об этом поразмыслить, но времени не было. Нам давно нужно было уходить.

Журнал Неллы все еще лежал открытым на столе, и я взглянула на него. Она открыла его на 1770 годе, больше двадцати лет назад. Страница была сильно испорчена; сбоку на ней виднелось темно-красное пятно, как от вина.

Зачем Нелла вернулась к этой старой записи? Возможно, хотела перелистать назад страницы своей жизни – вспомнить прежние дни, до того, как все это началось. Когда писалась эта страница, сердце Неллы еще не было изранено. Ее суставы не были распухшими и окостеневшими. У нее еще не отняли материнство и ее собственную мать. Возможно, она вернулась к этой записи, потому что хотела вспомнить все это: честную, почтенную работу, которой когда-то занималась, то, каким аптекарем могла бы стать, добродетельную женщину, которой ее хотела видеть мать.

В горечи после предательства Фредерика все это было отброшено.

Нелла увидела, что я смотрю, закрыла книгу с громким хлопком, и мы пошли к двери, чтобы разойтись каждая своим путем.

Я сидела в обшарпанной комнате без окон на третьем этаже больницы Святого Варфоломея напротив двух мужчин-полицейских, а между нами лежал мой блокнот. В комнате стоял тошнотворный запах антисептика и средства для мытья полов, над нами гудела и мерцала лампа дневного света.

Старший полицейский развернул мой блокнот к себе и постучал пальцем по обличительным словам «количество неядовитого вещества, необходимое, чтобы убить». Я собралась, страшась того, что еще он может увидеть на странице среди моих поспешно набросанных заметок. Там возле слова «мышьяк» звездочка стоит куда больше.

Я отчаянно хотела найти Джеймса, которого увезли по длинному коридору, ведущему в отделение интенсивной терапии. Но чутье подсказало мне, что это будет неразумно: небритый полицейский, сидевший напротив меня, защелкнул бы на мне наручники, прежде чем я вышла бы в коридор. О том, чтобы уйти, не было и речи.

Мне внезапно нужно было кучу всего объяснить.

Я задержала дыхание, молясь, чтобы полицейский не стал читать дальше. Если станет, как я расскажу ему правду? С чего вообще начать? С того, что мой неверный муж ни с того ни с сего явился в Лондон, или с того, что я вломилась в лавку аптекаря – серийного убийцы, или с того, почему у меня в косметичке вообще оказалось эвкалиптовое масло? Все варианты были против меня, каждое объяснение казалось или неправдоподобным, или слишком удачным совпадением.

Я боялась, что моя версия событий скорее повредит, чем поможет; эмоционально я была раздавлена, неспособна ясно мыслить и тем более ясно излагать. Но, учитывая, в каком состоянии недавно был Джеймс, вопрос времени был самым важным. Мне нужно было как-то выбраться, и побыстрее.

Когда второй полицейский вышел из комнаты, чтобы позвонить, первый прочистил горло и обратился ко мне:

– Миссис Парсуэлл, вы как-нибудь собираетесь объяснить, что у вас в блокноте?

Я заставила себя сосредоточиться.

– Это заметки к историческому исследовательскому проекту, – заверила я. – И только.

– Исследовательскому проекту? – Он с нескрываемым сомнением откинулся на спинку стула и расставил ноги. Я подавила приступ тошноты.

– О нераскрытой тайне, да, – по крайней мере, это было правдой. Мне вдруг пришло в голову, что, возможно, вся правда и не была нужна – возможно, частичной хватит, чтобы вытащить меня из этого переплета. – Я дипломированный историк. Я дважды была в Британской библиотеке, проводила исследование о женщине-аптекаре, которая убивала людей пару столетий назад. В этом блокноте мои записи о ее ядах, вот и все.

– Хмм, – прикинул он вслух, кладя ногу на ногу. – Какое удачное совпадение.

Вот этого я и боялась. Я смотрела на него в остолбенении, еле сдерживаясь, чтобы не вскинуть руки и не сказать: «Ладно, козел, пошли со мной, я тебе кое-что покажу». Он вынул из кармана записную книжку и карандаш и начал записывать, подчеркивая некоторые слова грубыми зернистыми штрихами.

– И когда вы начали это исследование? – спросил он, не глядя на меня.

– Пару дней назад.

– Откуда вы приехали?

– Из Штатов. Огайо.

– Вам когда-нибудь предъявляли уголовное обвинение?

Я, не веря себе, развела руками.

– Нет, никогда. Ничего, – у меня зачесалась шея сзади. – Во всяком случае, пока нет.

Вернулся второй полицейский. Прислонился к стене, постучал носком ботинка по полу.

– Мы так понимаем, у вас с мужем… непростой период.

У меня упала челюсть.

– Кто… – Но я сменила тон; чем больше я буду обороняться, тем хуже. – Кто вам это сказал? – произнесла я притворно спокойным голосом.

– Ваш муж то теряет сознание, то приходит в себя. Дежурная сестра…

– Так с ним все хорошо? – Я не позволила себе вскочить со стула и рвануться к двери.

– Дежурная сестра, – снова начал полицейский, – стала задавать ему вопросы, когда ему ставили капельницу.

Меня бросило в жар. Джеймс сказал медсестре, что у нас непростой период? Он что, хочет, чтобы меня арестовали?

Но я напомнила себе: насколько мне было известно, Джеймс понятия не имел, в каком сложном положении я оказалась. Если только полицейские не сказали ему, что меня допрашивают, он ничего не знал об ужасном повороте событий, из-за которого я оказалась перед полицейскими.

Старший полицейский стучал карандашом по столу, дожидаясь моего ответа на заявление Джеймса. Я задумалась, не лучше ли будет его опровергнуть, сказав, что Джеймс солгал, – чтобы улучшить свое положение. Но разве не хуже будет, если я обвиню Джеймса во лжи? Полицейские скорее поверят человеку в палате интенсивной терапии, чем его здоровой жене с подозрительным блокнотом – так что, если Джеймс сказал им, что у нас семейные проблемы, я не могла это отрицать. Непререкаемость происходящего начала сгущаться вокруг меня, как стальные прутья тюремной камеры. Может быть, пришло время подумать об адвокате.

– Да, – уступила я, готовясь развернуть собственную линию защиты: неверность Джеймса. К несчастью для него, едва я начала осмыслять реальность того, что произошло, мне захотелось использовать это против него. – На прошлой неделе я выяснила, что он…